Интерес Добролюбова к очеркам Н. С. Толстого строго направленный: из разнородного материала он выбирает «черты для характеристики русского простонародья». При этом, иногда излишне доверяя знанию автором народа, он соглашается, например, с тем, что у крестьян нет «понятия об общественном интересе», но истолковывает это по-своему – как следствие крепостного состояния. В рецензии на вторую часть «Заволжских очерков» Н. С. Толстого, вышедших в том же 1857 г., критик еще определеннее выразил мысль о том, что «натура» русского крестьянина – «добрая», но искажена «несчастными» историческими обстоятельствами.
Николай Александрович Добролюбов
«…Есть один род книг, которых мы не имеем обыкновения разбирать без особенных причин, считая их совершенно посторонними и для нас и для наших читателей. К числу таких специальных книг отнесли было мы сначала и книгу г. Щапова. Но о ней так протрубили, что мы решились полюбопытствовать, что такое представляет она в самом деле…»
«…Мы говорили в «Журнале для воспитания» о первых двух выпусках, составляющих первую книгу этого издания. Признавая за ним большие литературные достоинства, мы заметили, что оно не может «вытеснить жалкие учебники географии», как предполагали авторы-издатели. В уроках гг. Павловского и В. Л. слишком много было вещей недосказанных, слишком много мест, которых хорошее объяснение было не под силу не только ученикам, но и многим из преподавателей… Все эти замечания приняты во внимание авторами при составлении второй книги их уроков…»
«…Года три тому назад читали мы где-то отзыв о г. Мыльникове как о самоучке-поэте, вроде Кольцова, подающем большие надежды. Поэтому, когда вышли «Русские песни» г. Мыльникова, мы поинтересовались прочесть их и нашли, что он действительно вроде Кольцова, но надежд никаких подавать не может. На нем можно только изучать, каким образом та же самая мысль, то же самое чувство, выраженное почти теми же словами, получает оттенок пошлости, когда выражается не вследствие внутренней потребности человека, а с чужого голоса…»
Обскурантистская книга Н. А. Миллера-Красовского вызвала единодушное возмущение русской печати. Либеральная пресса была едина как в методах преследования ретроградного педагога (ирония, насмешка, особенно над безграмотностью автора), так и в убеждении, что это не более как педагогический монстр, отживающее явление. Для Добролюбова идеи Миллера-Красовского – лишь более откровенно выраженные и доведенные до логического предела принципы, которые вполне уживаются в современной массовой педагогике, основанной на подавлении личности. В отзыве на книгу Миллера-Красовского Добролюбов развивал педагогические идеи, высказанные им в статье «О значении авторитета в воспитании» и др. Вместе с тем это было и разоблачение благонамеренного правила «смиренности», составляющего основу авторитарного воспитания. Добролюбов таким образом, в отличие от других рецензентов книги, обнажил реальную связь между педагогическими «принципами» подавления личности и общественной моралью благонамеренности.
Основное внимание при рецензировании книги С. Вахновской (псевдоним Е. А. Лодыженской, 1828–1891) Добролюбов уделяет рассказу «Современные толки», где показывается неосновательность либеральных представлений о «добровольных» жертвах «благородного» дворянства при подготовке крестьянской реформы.
«…В самом деле – все три словаря, названные нами, составлены с целию помогать читателям, не знающим иностранных языков, при чтении газет и журналов. В подобном пособии, без сомнения, многие нуждаются, и потому хороший справочный словарь был бы у нас истинным одолжением. К сожалению, из трех указанных нами только словарь г. Углова может быть назван хоть сколько-нибудь удовлетворительным. Определения его кратки, но довольно верны; важнейшие понятия из политических наук не забыты; кроме простого определения слов, сообщаются также некоторые положительные сведения, к ним относящиеся… Но оба других словаря – могут, конечно, служить для развлечения любознательных читателей и доставлять им веселые минуты, но никак не помогут к уразумению смысла газетных статей…»
«…Не факты нужно приноровлять к заранее придуманному закону, а самый закон выводить из фактов, не насилуя их произвольно: эта истина так проста и так понятна каждому, что сделалась, наконец, общим местом. А между тем чаще всего встречаешь противоречие этой истине, и, что всего досаднее, противоречащие нередко сами торжественно проповедуют её. Как можно, говорят они, начинать с того, что должно быть результатом изысканий: факты, факты – вот с чего надобно начинать! А посмотришь – вывод давно уже готова у них, а факты-то так себе, ради единой только формальности выставляются напоказ…»
«…Сущность брошюры, если передать её в вопросах и ответах, имеет следующий вид. Г. Кусаков спрашивает меня (то есть, не лично меня, а вообще всякое Я, понимаемое в философском смысле): «знаете ли вы что-нибудь?» Я, не имея мудрости Сократа, чтобы ответить: «знаю только то, что ничего не знаю» – отвечаю: «знаю». Г. Кусаков экзаменует меня, вопрошая: «что вы знаете?..» Я, разумеется, становлюсь в тупик от внезапности вопроса и, запинаясь, отвечаю: «да мало ли что я знаю… многое знаю… Ну, знаю, например… ну, например, я знаю, что вот это – рука, и что рука эта мне принадлежит». И я решаюсь посмотреть в глаза г. Кусакову, полагая, что удовлетворил его своим ответом. Оказывается, однако, что это не так легко сделать…»
В своем настоящем виде набросок обладает внутренней завершенностью и может рассматриваться как самостоятельное и целостное произведение. Каждый пункт здесь представляет собой не однозначное утверждение, как это принято в программах, а вопрос или комплекс вопросов. Цель автора – поставить проблему общественного идеала и привлечь внимание «мыслящих людей» к ее разработке. Добролюбов расчленяет проблему на составляющие и по каждой ее грани представляет возможные точки зрения, ни к одной из них не обнаруживая своего сочувствия. Широта охвата общественных явлений в наброске свидетельствует о системности взглядов критика на общество, стремлении к глобальному изменению социальных отношений.
Статья является ответом на нападки либеральной печати на Добролюбова по поводу статьи «Всероссийские иллюзии, разрушаемые розгами» (см. наст. т.) и служит как бы ее продолжением. В статье «Всероссийские иллюзии…» Добролюбов подверг резкой критике составленные Н. И. Пироговым «Правила о проступках и наказаниях учеников гимназий Киевского учебного округа» (1859), которыми знаменитый хирург, служивший в то время попечителем Киевского учебного округа, закрепил существовавшие школьные порядки, в том числе телесное наказание, против которого сам высказывался в печати.
Поводом для рецензии-памфлета Добролюбова стал претенциозный роман драматурга и беллетриста князя Г. В. Кугушева. Его имя уже было в литературных кругах предметом иронических оценок и разговоров. Рецензия Добролюбова бьет по салонной, дворянской литературе, в которую критик включает и авторов в свое время известных «светских» повестей В. Ф. Одоевского, В. А. Соллогуба, Е. П. Ростопчину. Добролюбов верно определяет общие черты современной ему салонной беллетристики: отсутствие жизненного конфликта, пустая сентиментальность, «красноречивые выражения», надуманные ситуации. Имя Кугушева станет для Добролюбова нарицательным, примером пустословия
Отзывы Добролюбова и других рецензентов на первый выпуск серии «Природа и люди» вызвали возражения одного из ее составителей, А. И. Павловского, поместившего во втором выпуске «Ответ г. Кронебергу». Значительная часть новой рецензии Добролюбова посвящена этому ответу составителей, которые не посчитались со справедливыми замечаниями критики.
«…Появление стихотворений Шевченка интересно не для одних только страстных приверженцев малороссийской литературы, но и для всякого любителя истинной поэзии. Его произведения интересуют нас совершенно независимо от старого спора о том, возможна ли малороссийская литература: спор этот относился к литературе книжной, общественной, цивилизованной, – как хотите называйте, – но во всяком случае к литературе искусственной, а стихотворения Шевченка именно тем и отличаются, что в них искусственного ничего нет…»
Эта небольшая заметка, которую Добролюбов, по-видимому, даже не пытался опубликовать, имеет важное значение для характеристики его эстетических взглядов: она представляет собой рассуждение по основным проблемам эстетики – вопросу об общественном назначении искусства и его специфике как формы общественного сознания. Выступая за искусство содержательное, Добролюбов вместе с тем доказывает, что подмена художественной идеи публицистической лишает произведение общественного значения, так как воздействие искусства на человека определяется особой – образной формой выражения.
«Грустная жалоба побежденного бойца, печаль о несбывшихся надеждах» – так определил Добролюбов основное настроение стихов поэта-петрашевца А. Н. Плещеева, которые, как ранее поэзия А. И. Полежаева, вызвали критика на размышления о судьбе русских поэтов и – шире – самобытной личности в удушливой атмосфере самодержавной России. Но если в рецензии на стихи Полежаева Добролюбов полностью снимает с отдельной личности ответственность не только за внешние обстоятельства ее жизни, но и за ее нравственный облик, целиком возлагая эту ответственность на уродливые общественные отношения, то здесь, не снижая остроты осуждения общества, критик высказывает мысль, что в своей внутренней слабости виновен и сам человек, отсутствие у него твердых убеждений, которые бы позволили духовно противостоять влиянию «заедающей» среды.
«…Бесчисленные переводы Гейне, с некоторого времени появившиеся в наших журналах, скоро стали надоедать публике. Виноват в этом, по нашему мнению, не Гейне, а его переводчики. <…> О достоинстве перевода г. Михайлова говорить, кажется, нечего. Переводы его несколько лет печатались в разных журналах и всегда читались с удовольствием. Нельзя сказать, чтоб они отличались буквальной верностью подлиннику; но нельзя в них не заметить поэтического чувства, возбуждающего в читателе именно то настроение, какое сообщается и подлинником. Чувствовать, а не только понимать мысль Гейне, переводя его, необходимо, может быть, более, нежели при переводе всякого другого поэта…»
«Письмо из провинции» – один из самых интересных и важных документов, вышедших из кругов революционной демократии в эпоху падения крепостного права, бесценный памятник русской бесцензурной речи. Документ имеет первостепенное значение для понимания сложного комплекса проблем, связанных с взаимоотношениями двух центров революционной демократии, а именно: лондонского, заграничного, во главе с Герценом и Огаревым, и внутрирусского, петербургского, возглавляемого Чернышевским и Добролюбовым. И тот и другой боролись за сплочение демократических сил страны, за ликвидацию самодержавия и крепостничества, но существенно расходились между собой по важнейшим вопросам революционной тактики.
«…способ мышления и исторические приемы г. Полозова отличаются новостью и оригинальностью. До сих пор исследователи обыкновенно брали предмет в том виде и положении, до какого доведен он последними изысканиями; опровержения их обыкновенно обращались на последние выводы, добытые наукою. Г-н Полозов поступает иначе. Он берет одного Карамзина и знать не хочет ничего, что после него было писано о Борисе Годунове…»
«…Появление перевода Ксенофонта служит новым подтверждением высказанной нами мысли о пробуждении у нас в последнее время переводной деятельности. Но если римские историки могут иметь некоторый интерес для нашей публики даже и в таком неудовлетворительном переводе, как г. Клеванава:, то никак нельзя сказать этого о Ксенофонте (или Ксенофоне, как пишет переводчик), переведённом г. Синайским. В предисловии он говорит, что предлагает свой перевод в «назидание любезным соотчичам». Но неужели во всей греческой литературе не нашёл г. Синайский ничего назидательнее этого Ксенофонта? …»
«…Перевод курса Вебера, весьма добросовестно сделанный гг. Коршами, составляет очень полезное приобретение в русской исторической литературе, и мы спешим обратить на него внимание читателей… Можно надеяться, что книга эта будет иметь успех: у нас так многие нуждаются в порядочном учебнике, что с радостью готовы схватиться за все мало-мальски порядочное. Тем успешнее должно разойтись хорошее руководство…»
«…Вот два чтения для юношества, совершенно разнообразные по своему содержанию. Одна толкует о знаменитом фельдмаршале и восхваляет его за то, что молодецки бил мятежных поляков и французов; другая знакомит молодых читателей с поэтом-прасолом, исполненным гуманных и скромных стремлений. Которая книга полезнее, которую скорее можно посоветовать дать в руки, например, двенадцатилетнему мальчику? Изложение в них обеих грамотно и большею частью просто… Но содержание обеих книжек полагает между ними неизмеримую разницу…»
Добролюбов был придирчив к переводам на русский язык произведений западноевропейской литературы. Он критически оценивал переводы Н. В. Гербеля, В. С. Курочкина, одобрял переводы «Песен» Гейне, сделанные М. Л. Михайловым. Добролюбов сам много работал над переводами стихотворений Гейне (см.: VIII, 88–97). Рецензия Добролюбова – образец полемики с «московскими публицистами», группировавшимися вокруг «Московских ведомостей», «Русского вестника», и их адвокатами, сочинителями либеральной, обличительной литературы.
Б. М. Федоров (1794–1875) – реакционный журналист, драматург и детский писатель, начавший выступать в литературе с 10-х годов XIX века и снискавший славу бездарнейшего писаки и политического доносчика. Добролюбов высмеивает Федорова, вскрывая обскурантизм его мировоззрения, показывая бездарность и пошлость его писаний.
Две незначительные пьесы из потока «обличительной» литературы послужили Добролюбову поводом для выступления против господствовавшего во второй половине 1850-х гг. официально-либерального умонастроения. Начало статьи, якобы присланной в редакцию «Современника» – пародийная характеристика этого умонастроения с его поверхностным критицизмом и высокопарным оптимизмом, за которыми – либеральная концепция исторического момента, воспринимаемого как эпоха «великих реформ», открывающих России путь к благоденствию. Для революционера-демократа Добролюбова решительно неприемлемы и этот темп, и этот масштаб общественных перемен. С конца 1858 г. борьба с либеральной идеологией становится одной из главных тем его творчества.
Первый сборник стихов Ю. В. Жадовской (1846) вызвал отрицательный отзыв Белинского: «источник вдохновения этого таланта не жизнь, а мечта», и поэтому он «беден поэзиею». Опираясь на новый сборник поэтессы, в котором ее творческая индивидуальность раскрылась заметно полнее, Добролюбов дал ему высокую оценку, несмотря на бедность творчества Жадовской гражданскими мотивами и относительно скромные, по признанию критика, размеры ее дарования. В ее стихах Добролюбов увидел воплощение своих основных требований к поэзии: искренность чувств и простоту выражения.
Добролюбов использует брошюру петербургского книжного коммерсанта А. Б. Надеждина как пример критики гласности, новых литературных явлений справа, как пример, грубо противодействующий общественному движению, «истинно полезной» деятельности. Симптоматична защита Добролюбовым от бездоказательных нападок Надеждина романов «Переселенцы» Д. В. Григоровича и «Дворянское гнездо» И. С. Тургенева.
В настоящей статье Добролюбов продолжил анализ творчества С. Т. Аксакова, начатый им в статье «Деревенская жизнь помещика в старые годы». Критик уточнил и дополнил здесь прежние суждения, дал сжатую, меткую характеристику творческой индивидуальности писателя. В «Деревенской жизни помещика…» взгляд критика был сосредоточен на положительных, с его точки зрения, тенденциях творчества писателя. Теперь он выступает с критикой «старосветского» начала, особенно отчетливо обозначившегося в произведениях, собранных в книге «Разные сочинения». Добролюбов апеллирует теперь к мнению читателей, находивших произведения Аксакова скучными, растянутыми.
«…Можно бы рассмотреть учебник русской истории еще со стороны исторических воззрений автора, распределения предметов в учебнике, приноровления к потребностям учащихся, и пр. Но совестно и начинать такие возвышенные речи по поводу такой книги, как «Краткое изложение» г. Тимаева. Он не умеет писать сколько-нибудь сносным образом и беспощадно перевирает самые обыкновенные факты…»
Пользуясь газетными сообщениями, Добролюбов приводит дополнительные сведения о ходе борьбы народа Италии с предательской политикой французского правительства. В заметке идет речь об отказе итальянского народа подчиниться условиям договора 1859 года и о решении национальных собраний Тосканы, Модены, Пармы и Романьи, подтвержденном плебисцитом, присоединиться к Пьемонту. Добролюбов приводит материал, свидетельствующий о том, что в центральных областях Италии формируется армия, во главе которой становится национальный герой Джузеппе Гарибальди.