«…Небольшая книжка, изданная г. Флоренсовым, составляет род краткого катехизиса, примененного собственно к крестьянскому быту… Мы обращаем на эту книжку внимание всех читателей, сочувствующих делу народного образования, потому, во-первых, что в ней видим мы первый опыт систематической кодификации того, что доселе лишь отрывочным образом высказывалось в большей части нашего общества – относительно обязанностей крестьян…»
Николай Александрович Добролюбов
«…Ежели здоровье состоит в том, чтобы беспрепятственно совершались в человеке отправления растительной жизни и чтобы не было в теле постоянного ощущения какой-нибудь острой боли, то, пожалуй, можно согласиться, что все толстые идиоты совершенно здоровы. Но, в таком случае, ведь и поражённого параличом надобно считать здоровым человеком, и одержимого белой горячкой – тоже здоровым. А между тем и то, и другое мы считаем болезнями и даже весьма значительными…»
«…Бесчисленные переводы Гейне, с некоторого времени появившиеся в наших журналах, скоро стали надоедать публике. Виноват в этом, по нашему мнению, не Гейне, а его переводчики. О достоинстве перевода г. Михайлова говорить, кажется, нечего. Переводы его несколько лет печатались в разных журналах и всегда читались с удовольствием. Нельзя сказать, чтоб они отличались буквальной верностью подлиннику; но нельзя в них не заметить поэтического чувства, возбуждающего в читателе именно то настроение, какое сообщается и подлинником. Чувствовать, а не только понимать мысль Гейне, переводя его, необходимо, может быть, более, нежели при переводе всякого другого поэта…»
«…До последнего времени многие считали у нас Беранже не более, как фривольным певцом гризеток и вина и отчасти политическим памфлетистом. Только недавно, с появлением в русских переводах многих песен Беранже и нескольких статеек о нем в русских журналах, это мнение стало изменяться и уступать место более правильным понятиям. И в этом случае заслуга первого и до сих пор лучшего ознакомления русской публики с Беранже принадлежит, бесспорно, г. Курочкину…»
В рецензии выдвигается важная для «шестидесятников» проблема изданий для народа, которые могли бы противостоять лубочной литературе, причем поставлена она еще до появления предназначенных для народа «красных книжек» Н. А. Некрасова, «Народной беседы» А. Ф. Погосского, до высказываний на эту тему Л. Толстого в его журнале «Ясная Поляна». Выделяя в «Народном календаре» разделы, которые подсказывают простолюдинам их права и обязанности, Добролюбов тем самым связывает возможности литературы для народа с задачами революционно-демократического движения.
«…Верите ли, что из книги в 300 с лишком страниц, с длинным заглавием <…> – можно узнать о Турции гораздо меньше, нежели из путевых очерков г. Милюкова, в которых посвящено страничек сто Константинополю!.. У г. Милюкова есть, например, параллель Константинополя с Москвою, чего вы у г. Бессе уж никак не найдете. Кроме того, в путевых записках г. Милюкова вы читаете характеристику страны и народа, научаетесь понимать хоть отчасти и современное положение Турции и значение исторических судеб ее. В книге г. Бессе нет ничего подобного…»
«…Вот два чтения для юношества, совершенно разнообразные по своему содержанию. Одна толкует о знаменитом фельдмаршале и восхваляет его за то, что молодецки бил мятежных поляков и французов; другая знакомит молодых читателей с поэтом-прасолом, исполненным гуманных и скромных стремлений. Которая книга полезнее, которую скорее можно посоветовать дать в руки, например, двенадцатилетнему мальчику? Изложение в них обеих грамотно и большею частью просто… Но содержание обеих книжек полагает между ними неизмеримую разницу…»
«…никто из представителей живых научных воззрений не думает возводить в идеал изящества и глубины мысли каждую из народных сказок или песен, так же, как никто не восхищается курными избами и лохмотьями простонародья. Но дело в том, чтобы иметь возможно полное и ясное, наглядное понятие об этих курных избах и лохмотьях, об этих пустых щах и гнилом хлебе. Без знания этого невозможно никакое усовершенствование в народном быте: мы наделаем бестолковейшей чепухи, если вздумаем привить наши гастрономические привычки полуголодному бедняку, если станем для него хлопотать о некоторых утонченностях галантерейной жизни, необходимых для нас, но для него вовсе не нужных и не понятных…»
«…В «Современнике» 1857 помещен был целый ряд статей о Лессинге, в которых довольно подробно рассматривалось значение его для современной ему Германии. «Лаокооном» Лессинг создал новую теорию поэзии, внесши в нее жизнь и разбивши мертвенную формалистику, которая господствовала до тех пор во всех эстетиках. С чрезвычайной ясностью и силою мысли, с неотразимой логической убедительностью он доказал, что существенный предмет поэзии, в отличие от всех других искусств и особенно от живописи, составляет – действие…»
Статья Добролюбова, появившаяся после выхода третьего тома «Губернских очерков», по своей идейной направленности примыкала к высказываниям Чернышевского, содержащимся в его «Заметках о журналах» по поводу первых очерков и в специальной статье, явившейся отзывом на первые два тома очерков. Чернышевский назвал «превосходную и благородную книгу» Щедрина одним из «исторических фактов русской жизни» и «прекрасным литературным явлением». «Губернскими очерками», по его словам, «гордится и должна будет гордиться русская литература». Здесь же была дана и меткая оценка Щедрина как «писателя, по преимуществу скорбного и негодующего».
«…Сочинения г. А. Сухова печатаются уже так серо и безграмотно, что ничего более в этом отношении и желать нельзя. Говорить о них не стоило бы; но мы именно хотим указать сочинителям, подобным князю Кугушеву, на идеал, к которому должны они стремиться, если хотят быть популярными…»
«…Кроме библиографов, никто у нас жизни своей не посвящал науке. Были ли у нас, например, ученые, подобные тому аббату, который много лет употребил на исследование вопроса о том, на каком именно месте находилась вилла Горация, и посвятил этому вопросу три толстых тома? Были ли у нас изыскатели, которые бы всю жизнь мучились над исследованием головоломного вопроса: каким образом происходило бы размножение человечества, если бы не было различия полов в человеческом роде? Были ли у нас специалисты по таким предметам, как, например, вопрос о том, на каком году начал седеть Рюрик, сколько было весу в колчане, который приснился Святославу в «Слове о полку Игореве», какой формы, цвета и объема был сосуд, из которого дали напиться пива Илье Муромцу калики перехожие, и т. п.? Не было у нас таких ученых, и некоторые почтенные люди говорят даже с душевным прискорбием, что русская натура вовсе и неспособна к такой учености…»
«…Переворот в религиозно-нравственных убеждениях ознаменовывается обыкновенно явлением мудрого проповедника, который возвещает новые правила жизни, поражая всех возвышенностью своей морали, необычайным терпением в борьбе с закоснелым невежеством и суеверием и т. п. Последователи его составляют новую систему учения, присоединяя к речам проповедника свои собственные мудрования. Проходят столетия; лицо преобразователя покрывается таинственным мраком; благоговение возводит его в ряд неземных существ и делает его предметом набожного поклонения. Вместе с тем является целый ряд обязанностей и обрядовых действий собственно в отношении к боготворимому лицу.Такова в общих чертах и история буддизма…»
«Наконец дожили мы до того времени, когда наука приходит у нас в прямое соприкосновение с жизнью и дает практически благотворные результаты! Сколько уже услуг оказала она русскому человеку в самое непродолжительное время! <…> Теперь исследование г. И. Аксакова тоже обогащает Россию, – не только в научном, но и в чисто материальном смысле. Вследствие этого исследования мы оказались – в одной части нашей торговой деятельности – богаче на 60 мильонов рублей серебром! <…> Но читатели, по всей вероятности, желают знать, каким же это образом исследования г. Аксакова обогащают нас на 60 мильонов. Мы с удовольствием готовы рассказать им это, сообщивши некоторые сведения, найденные нами в книге г. Аксакова…»
Статья Добролюбова – одно из первых обращений русской революционной демократии к опыту европейского утопического социализма. Она, несомненно, дала толчок к дальнейшему развитию социалистического учения. Источником биографических сведений Добролюбову послужил очерк «Роберт Оуэн» французского писателя Луи Рейбо. Добролюбов критически отнесся к основной тенденции книги – к опровержению утопического социализма с позиций буржуазии, к идеям примирения с обстоятельствами, послушания и терпения. Тенденция добролюбовской статьи – прямо противоположная. Биография Оуэна для Добролюбова – великолепная возможность для пропаганды и воспитания социально активного человека. Поэтому личность Оуэна с ее могучим творческим и волевым потенциалом, беззаветно отданным улучшению жизни трудящихся, оказалась в центре внимания русского критика.
«Г-ну коллежскому советнику захотелось поведать миру, откуда идет славный род Порай-Кошицов, к коему принадлежит оный коллежский советник. Плодом этого скромного желания был «Исторический рассказ о литовском дворянстве». Любознательный читатель плачевно ошибся бы, если бы подумал, что в книжке коллежского советника Порай-Кошица в самом деле можно найти историю дворянства литовского. Почти вся книга наполнена подробнейшими исследованиями о гербах и о дворянском роде Порай-Кошицов. История же литовского дворянства занимает не много страниц, – но зато каких страниц! Боже, каких страниц! Таких страниц не было, вероятно, даже и в тех историях, которые рассказывал Вральман Митрофанушке Простакову…»
Статья-рецензия Добролюбова посвящена критике либерализма, проблемам исторического прогресса, является значительной вехой в оценке путей развития России и Запада русской революционно-демократической критикой. Добролюбов показывает буржуазный характер большинства преобразований, реформ в Западной Европе, упоминаемых Бабстом, реформ не в интересах «западного пролетария», критик хорошо видит преемственность форм эксплуатации при феодализме и при капитализме. Произвол, насилие, грабеж при «просвещенном капитале» оказываются по существу близкими самодержавному строю России.
Пользуясь газетными сообщениями, Добролюбов приводит дополнительные сведения о ходе борьбы народа Италии с предательской политикой французского правительства. В заметке идет речь об отказе итальянского народа подчиниться условиям договора 1859 года и о решении национальных собраний Тосканы, Модены, Пармы и Романьи, подтвержденном плебисцитом, присоединиться к Пьемонту. Добролюбов приводит материал, свидетельствующий о том, что в центральных областях Италии формируется армия, во главе которой становится национальный герой Джузеппе Гарибальди.
«Чем более распространялось и утверждалось в книжном языке влияние церковнославянского наречия, тем более народный язык отделялся от него, так что с XIII–XIV столетий можно рассматривать народную речь отдельно от книжной. Это отделение преимущественно заметно в русском языке, который, по особенной близости своей к церковнославянскому наречию, всего более подвергся его влиянию. Народный язык славянский имеет свою богатую литературу, по преимуществу поэтическую, и в этих произведениях можно наблюдать развитие народной речи и отличительные черты народного слога. Черты эти отдельны для слога простого и для слога поэтического…»
Созданный по инициативе Некрасова, «Свисток» был поистине детищем Добролюбова. Большинство материалов, помещенных здесь при жизни критика, принадлежало ему, в том числе почти все наиболее социально значительные и острые выступления. «Свисток» обнаружил новые грани яркого писательского дарования Добролюбова, который предстал здесь выдающимся мастером революционной сатиры, с блеском владевшим различными сатирическими жанрами – стихотворной пародии и перепева, фельетона, памфлета. Вместе с тем это было – в иных формах и частично на другом материале – продолжение, закрепление и развитие тех же идей и оценок, которые несла в себе добролюбовская критика. Уже одно это поразительное единство критики, публицистики и поэзии делают творчество Добролюбова уникальным явлением в истории русской литературы.
Добролюбов воспользовался в этой рецензии своеобразным критическим приемом. Он делает вид, будто не согласен с мнением критики, что комедия Львова – еще одна неудачная попытка создать образ идеального чиновника, и рассматривает пьесу как пародию на все того же «Чиновника», а образ главного героя не как безжизненный и натянутый, а как живой и типический. Этот прием позволяет Добролюбову говорить не о слабой комедии, а о реальном жизненном явлении, которое отразилось в ней помимо воли автора. Критик высмеивает здесь глубоко антипатичный ему тип фразера, человека с формальными, затверженными убеждениями, а также распространенное умонастроение второй половины 1850-х гг., для которого характерно поверхностное представление о природе общественного зла и вера в легкие способы его преодоления.
Обскурантистская книга Н. А. Миллера-Красовского вызвала единодушное возмущение русской печати. Либеральная пресса была едина как в методах преследования ретроградного педагога (ирония, насмешка, особенно над безграмотностью автора), так и в убеждении, что это не более как педагогический монстр, отживающее явление. Для Добролюбова идеи Миллера-Красовского – лишь более откровенно выраженные и доведенные до логического предела принципы, которые вполне уживаются в современной массовой педагогике, основанной на подавлении личности. В отзыве на книгу Миллера-Красовского Добролюбов развивал педагогические идеи, высказанные им в статье «О значении авторитета в воспитании» и др. Вместе с тем это было и разоблачение благонамеренного правила «смиренности», составляющего основу авторитарного воспитания. Добролюбов таким образом, в отличие от других рецензентов книги, обнажил реальную связь между педагогическими «принципами» подавления личности и общественной моралью благонамеренности.
Добролюбов был придирчив к переводам на русский язык произведений западноевропейской литературы. Он критически оценивал переводы Н. В. Гербеля, В. С. Курочкина, одобрял переводы «Песен» Гейне, сделанные М. Л. Михайловым. Добролюбов сам много работал над переводами стихотворений Гейне (см.: VIII, 88–97). Рецензия Добролюбова – образец полемики с «московскими публицистами», группировавшимися вокруг «Московских ведомостей», «Русского вестника», и их адвокатами, сочинителями либеральной, обличительной литературы.
Добролюбов использует брошюру петербургского книжного коммерсанта А. Б. Надеждина как пример критики гласности, новых литературных явлений справа, как пример, грубо противодействующий общественному движению, «истинно полезной» деятельности. Симптоматична защита Добролюбовым от бездоказательных нападок Надеждина романов «Переселенцы» Д. В. Григоровича и «Дворянское гнездо» И. С. Тургенева.
Две незначительные пьесы из потока «обличительной» литературы послужили Добролюбову поводом для выступления против господствовавшего во второй половине 1850-х гг. официально-либерального умонастроения. Начало статьи, якобы присланной в редакцию «Современника» – пародийная характеристика этого умонастроения с его поверхностным критицизмом и высокопарным оптимизмом, за которыми – либеральная концепция исторического момента, воспринимаемого как эпоха «великих реформ», открывающих России путь к благоденствию. Для революционера-демократа Добролюбова решительно неприемлемы и этот темп, и этот масштаб общественных перемен. С конца 1858 г. борьба с либеральной идеологией становится одной из главных тем его творчества.
Марко Вовчок (псевдоним М. А. Вилинской-Маркович) была близка к революционно-демократическому направлению в русской литературе. Первая книга ее рассказов на украинском языке – «Народнi оповiдання». В переводе Тургенева этот сборник вышел под названием «Украинские народные рассказы». Позднее в статье «Черты для характеристики русского простонародья» о новом сборнике писательницы Добролюбов развил свой взгляд на ее творчество.
Рецензия Добролюбова на выпуск 1-й книги опубликована в «Современнике», 1859, № 5. С.М. Соловьев (1820–1879) – основоположник буржуазного направления в исторической науке в России. Признание закономерности исторического развития, накопление фактического материала, научно-критический подход к историческим источникам – его положительный вклад в историческую науку. Однако к объяснению исторического процесса Соловьев подходил с идеалистических позиций. В его работах на первый план выступала политическая история, и государственная власть рассматривалась как главный фактор развития. Он не признавал роли народа и классовой борьбы в историческом процессе, был сторонником буржуазных реформ.
«…Чувствовать наслаждение прекрасным видом, свежим весенним утром, вечерней прогулкой вдвоем и пр. и пр. могут очень многие; но немногие умеют эти впечатления поймать в душе своей и выразить так, чтобы дать их и другим почувствовать. В этом-то уменье овладеть внешним впечатлением и воспроизвести его в звуках – и состоит существенная сила лирического таланта. Поэтому стремление к изящному, точному и полному выражению чувства необходимо является в душе поэта в самую минуту создания; он не остается удовлетворенным, ежели его стих вял, растянут, неопределен, словом – если плохо выражает то, что хотел поэт выразить…»
Н. Я. Прокопович (1810–1857) – близкий друг Гоголя, преподаватель русского языка и словесности, выступал и как поэт. О его поэзии весьма резко отозвался Белинский. Стихотворная повесть Прокоповича «Своя семья» им оценена как «уродливая и грязная карикатура на поэзию». В рецензии Добролюбова, по форме более снисходительной, также сохраняется отрицательная оценка поэтических произведений Прокоповича.
«…Что бы ни случилось с русской литературой, как бы пышно ни развилась она, Белинский всегда будет ее гордостью, ее славой, ее украшением. До сих пор его влияние ясно чувствуется на всем, что только появляется у нас прекрасного и благородного; до сих пор каждый из лучших наших литературных деятелей сознается, что значительной частью своего развития обязан, непосредственно или посредственно, Белинскому… В литературных кружках всех оттенков едва ли найдется пять-шесть грязных и пошлых личностей, которые осмелятся без уважения произнести его имя. Во всех концах России есть люди, исполненные энтузиазма к этому гениальному человеку, и, конечно, это лучшие люди России!..»
«…со времени издания Пушкина, первые томы которого вышли в начале 1855 года, наша литература оживилась весьма заметно, несмотря на громы войны, несмотря на тяжелые события, сопряженные с войною. Последствия показали, впрочем, что эти самые бедствия имели весьма полезное значение для нашего умственного совершенствования: они заставили нас и дали нам возможность получше рассмотреть самих себя, пооткровеннее сообщить друг другу свои замечания, побольше обратить внимания на свои недостатки…»