20 000 лет подо льдом

— Есть другой выход!

— Он сказал тебе, да? — спрашивал я. — Но где же?

Она лукаво улыбнулась, положив мне руку на голову, и сказала:

— Ты ведь у меня ученый. Угадай сам!

— Он не хочет сказать?

— Не смеет.

— Кто же может запретить ему?

Нагама приложила палец к губам. Это означало, что имя запрещавшего нельзя выговорить.

«Хорошо, старик! — подумал я. — Я докажу тебе, что я действительно ученый. Если только существует другой выход из этой пещеры, то я сам найду его. Будь в этом уверен».

XXI Могила Каина

Я принялся соображать.

Если есть другой выход отсюда, то мне укажет его термометр. В натопленной комнате термометр всегда показывает меньше у окон и дверей, чем в середине помещения.

Я помещал термометр в различных местах, надеясь, что где-нибудь да упадет же ртуть, но везде она стояла на одинаковом уровне.

Видя безуспешность моих изысканий, старик величаво злорадствовал.

Конечно, такой благочестивый патриарх охотнее уморит и себя и других голодом, чем изменит тайне, которую хранит в силу фанатизма.

При каждом неудачном опыте с моей стороны он затягивал своим дребезжащим голосом какой-то гимн, а когда уж окончательно не хватало голоса, он только шипел, как обозлившийся кот.

А Бэби, между тем, посиживала себе на малахитовой скале и облизывала свои лапки. Теперь она представляла еще более красивое пресс-папье — синий медведь на зеленой подставке!

Раз как-то, когда я проходил мимо, она зевнула во всю пасть. Должно быть, она соскучилась в продолжительном бездействии.

«Ах, да! не толкнуться ли к этой скале? — подумал я, внезапно осененный счастливой мыслью. — Она хотя и стоит совсем отдельно, но все же не мешает справиться у нее».

Я поставил термометр у подножия гигантской глыбы и сам стал возле него на колени.

Минут через пять я вскочил, вне себя от восторга: ртуть значительно опустилась!

— Тут наше спасение, тут! — кричал я, ударяя ломом о скалу.

Старик испустил резкий визг, постепенно перешедший в львиное рычанье.

Значит — я открыл его тайну.

Нагама поспешила успокоить старика своими ласками, между тем, как Бэби соскочила с глыбы, начала тявкать и прыгать вокруг меня и, наконец, ожесточенно стала царапать малахит, оставляя на нем следы своих могучих когтей.

Я уперся ломом в глыбу, надеясь сдвинуть ее.

— Ха-ха-ха! — захохотал старик, видя тщетность моих усилий.

В этой глыбе было по меньшей мере полторы тысячи килограммов, и сдвинуть ее могли разве только десять сильных людей.

Лом гнулся, а глыба не трогалась с места.

— Ха-ха-ха! — продолжал смеяться старик, удерживая Нагаму, рвавшуюся помочь мне. — Пусть он сам попытается сдвинуть скалу, которую поставили сюда двенадцать человек! — злорадствовал старик.

Но я недаром был сыном XIX века, и потому не сомневался в своей победе.

Взобравшись на вершину малахитовой глыбы, я продолбил в ней отверстие, на что потребовалось несколько часов, так как эта горная порода крайне тверда, — и спустил в нее динамитный патрон.

Не зная, что именно я хочу сделать, патриарх все смеялся своим глухим старческим смехом. Ведь эту глыбу не разобьешь ломом и в целый год!

Погоди, старик, все сделается в одну минуту! Уложив патрон, поставив зажигатель и засыпав края отверстия мелкими осколками камня, я прыгнул с глыбы, бросился к моей семье и потащил ее в безопасное место. Там я вынул часы и стал следить по минутам.

Старик глядел на меня с изумлением, Нагама же доверчиво прижималась ко мне.

Вот промелькнула последняя минута. Я велел жене и старику не трогаться и крикнул:

— Скала, распадись!

Раздался страшный грохот, и малахитовая масса распалась на две части. Поднимавшееся из ее середины белое облако медленно потянулось вверх.

Патриарх упал ниц. Он счел это за нечто сверхъестественное. Посреди обломков скалы зияло отверстие в горный проход.

— Встань, старик, и иди за мной, — сказал я, трогая его за плечи.

Патриарх признал мое превосходство и покорно последовал за мной, так же, как и Нагама.

При свете лампы мы все спустились в отлогий коридор, постепенно ведший вниз. Температура в нем была гораздо ниже, чем в пещере.

Сначала стены шахты состояли из красноватого туфа. Это тот сухой, рыхлый, редко встречающийся минерал, в котором высечены римские катакомбы. Он известен под именем «пуццоланского туфа».

Шахта, напоминавшая широкую трещину, какие бывают в массах лавы, привела нас, наконец, в круглое пространство, походившее на окаменевший пузырь.

Весь этот грот был красный, тусклый и мрачный.

В середине его стояли, на расстоянии двух метров друг от друга, четырнадцать гигантских чаш.

Эти чаши были произведением не рук человека, а самой природы. Их находят в море, и это ни более ни менее, как обратившиеся в кварц губки, имеющие чашевидную форму и достигающие иногда размера человеческого роста. Моряки называют их чашами Нептуна.

Каждая из этих чаш была накрыта четырехугольной, оранжевого цвета каменной плитой, тоже в природном виде. Древние итальянцы называли эти плитки Capis quadratus (четырехугольным камнем).

Взяв Нагану за руку, патриарх подвел ее к одной из чаш и сказал:

— Надунъя (твое приданое).