Акакий Башмачкин и Его Шинель

Вот отчего рассказ про Акакия Акакиевича не оканчивается со смертию его, "и бедная история наша неожиданно принимает фантастическое окончание". Забитый чиновник является призраком-мститетелем. Но не следует думать, что погибший Акакий Акакиевич тревожит совесть значительного лица и только в его воображении является призраком. Таким объяснением нарушилось бы логика гоголевского мира - так же, как она была бы нарушена, когда бы действие "Носа" объяснялось бы как сон Ковалева. Значительное лицо в самом деле теряет шинель с плеча, и Акакий Акакиевич шумно живет за гробом. "Бедная история" обращается Гоголем в фантастическую действительность. Фантастически осуществляется потенциальная реальность, в которой "первые" становятся "последними", а "последние" - "первыми". Замечательно, как в привидении соедининились "действительный" и "возможный" Акакий Акакиевич: привидение выговаривает свое требование внятно и резко, однако все-таки с прибавлением "того": "А! так вот ты наконец! наконец, я тебя того, поймал за воротник!" (2, т.3, 135)

В фантастическом, или точнее романтико-фантасмогорическом финале "Шинели" соеденены две сюжетные линии: Акакия Акакиевича и "значительного лица". Это придает повести необходимую композицинную устойчивость и завершенность. Более того, детальная разработка образа "значительного лица" совершается именно в финале повести уже после смерти Акакия Акакиевича, хотя как известно, смерть героя не значит выведение его из активного повествовательного действия: "Прежде всего долг справедливости требует сказать, что одно значительное лицо вскоре по уходе бедного, распеченного в пух Акакия Акакиевича почувствовал что-то вроде сожаленья. Сострадание было ему не чуждо, его сердцу были доступны многие добрые движения, несмотря на то, что чин весьма часто мешал им обнаруживаться. Как только вышел из его кабинета приезжий приятель, он даже задумался о бедном Акакии Акакиевиче. И с тех пор почти каждый день представлялся ему бедный Акакий Акакиевич, не выдержавший должностного распеканья..." (2, т.3, 133)

Образ "значительного лица" занимает в повести важное место. Именно его отношение к Башмачкину и послужило причиной смерти последнего. Однако, по природе своей "значительное лицо" "был в душе добрый человек". Вступив на стезю чиновничьей службы, он перестал быть собой, стараясь следовать примеру начальства, подражать ему. "Так уж на святой Руси все заражено подражаньем, всякий дразнит и корчит своего начальника". Так и "значительное лицо" совершенно запутал его новый чин... "Получивши генеральский чин, он как-то спутался, сбился с пути и совершенно не знал, как ему быть". С равными себе по чину "он был еще человек как следует, человек порядочный, во многих отношениях даже не глупый человек." С чиновниками же ниже его рангом "он был просто хоть из рук вон..."(2, т.3, 128).

Заметим, что в финале повести Акакий Акакиевич является в виде "живого мертвеца", призрака, в виде тени; что эта тень выступает в роли мстителя и пугает живых; оставаясь призрачно нереальной, она, однако, вполне реальным образом срывает с них вемозможные покровы - "на кошках, на бобрах, на вате, енотовые, лисьи, медвежьи шубы..." (2, т.3, 132) Однако, хотя и "не разбирая чина и звания", тень действует по восходящей линии - от титулярных советников до "самых тайных", то есть от девятого класса до первого в табели о рангах. Страшная тень перебирает всю чиновную иерархию. Но в принципе, не ограничивается ею, так как сказано, что призрак сдирает с плеч "всякого рода меха и кожи, какие только придумали люди для прикрытия собственной" (2, т.3, 132). В этом смысле буйные действия призрака действительно бесчинны: они угрожают благополучию любых чинов и даже тех, кто вне чинов и вознесен над ними всеми. Несчастие героя, потерявшего шинель, поставлено в тот ряд, о котором шла речь с самого начала: "Так протекала мирная жизнь человека... и дотекла бы, может быть, до глубокой старости, если бы не было разных бедствий, рассыпанных на жизненной дороге не только титулярным, но и даже тайным, действительным, надворным и всяким советникам, даже и тем, которые не дают никому советов, ни от кого не берут их сами" (2, т.3, 113-114).

Образ Акакия Акакиевича тесно связан с другим образом повести, а именно с образом "значительного лица". Несколько упрощая, можно сказать, что именно на столкновении этих двух образов и строится "Шинель".

Образы Акакия Акакиевича и "значительного лица" тесно перекликаются с другими двумя образами - св. Акакия и "неправедного старца". Представляется, что такое сходство не может быть случайным.