Атаман Платов

— Подожди! — остановил Зубов жестом начавшего было рапортовать Матвея Ивановича и перевёл взгляд на чернявого, с тонкими чертами лица Цицианова. — Кончим, князь, наш разговор. Вы порицаете действия Гудовича. Так вот, у вас есть возможность исправить его ошибки. Он освобождается от должности, убывает в Петербург, а вы заступаете на его место.

— Как это понимать? Мне принять в Кизляре начальство над батальонами? Но я же ваш помощник по всем войскам…

— Вот потому-то и поезжайте! Осуждать легко, помочь на деле — трудно.

Цицианов едва сдерживал себя, на лице обозначились те черты, которые выдают характер человека умного, но вместе с тем самолюбивого и властного.

— Хорошо! Я подчиняюсь приказу… — Цицианов хотел что-то ещё добавить, но смолчал, круто повернулся и направился к выходу.

Воцарилась неловкая тишина. Матвей Иванович встречал Зубова ещё пять лет назад перед штурмом Измаила. Тот числился при свите всемогущего фаворита императрицы Григория Потёмкина. Красивый, румянощёкий, Зубов выделялся в свите от остальных офицеров. О нём говорили, что гуляка, любит волочиться за юбкой и не очень при этом разборчив. В штурме Измаила Валериан, однако ж, отличился. Командуя ротой, атаковал неприятельскую батарею и открыл огонь из захваченных орудий по туркам.

Опершись руками о стол, Зубов поднялся, скрипнув протезом. Он вглядывался в казачьего атамана.

— С замыслом кампании знакомы?

— Лишь в общих чертах.

— Тогда Апраксин ознакомит. Эй, граф, загляни-ка! Апраксин разложил на столе карту и заученно стал объяснять план похода. План изменился существенным образом. В нём не участвовала армия, которая должна была идти к проливам через Валахию и Молдавию. И корабли не должны были плыть через Чёрное море. Каспийский же корпус должен был защитить Грузию от нападения персидского владыки и внушить султану турецкому уважение к заключённому союзу Россией с Грузией и другими закавказскими княжествами и ханствами.

Зубов ходил подле, кивал головой, соглашаясь с тем, что излагал дежурный генерал. Изредка поскрипывал протез. Его изготовили английские мастера с таким искусством, что молодой генерал умудрялся лихо вскакивать на коня, не уступая заправскому кавалеристу.

Кроме кавалерийских бригад Беннигсена и Апраксина под началом Зубова имелись ещё две пехотные бригады генерал-майоров Булгакова и Римского-Корсакова. Всего же в корпусе было почти двенадцать с половиной тысяч человек при двадцати одном орудии.

— Бригада генерала Булгакова сейчас где-то за Дербентом. Граф приказал ей занять позицию с южной стороны, чтобы отрезать город от возможных происков Ага-Мохамеда. С Булгаковым ушли и два казацких полка — Хопёрский и Терский, — пояснил Апраксин. — Хопёрским командует Баранов. Он до вас командовал всеми казаками.

— Гаврила Петрович, — уточнил Платов имя Баранова. — Как он справлялся?

— Кто? Баранов? А что ему справляться, подполковнику!

— Баранов, я вам скажу, храбрейший человек. — И не без умысла добавил: — И ни одного ордена.

Апраксин вспыхнул, промолчал: на его мундире орденов было целых четыре. И никто не знал, за какие дела он получил награды.

Вечером Зубов устроил торжественный ужин. Сам он восседал на почётном месте. По обе стороны от него устроились помощники: Цицианов, Беннигсен, Римский-Корсаков, Апраксин и глава походной канцелярии, сухой и по виду желчный полковник.

Платов, оттеснённый подалее, оказался напротив пожилого и на вид мужиковатого генерала Савельева. Матвей Иванович испытывал тягость. Что греха таить! Он и сам любил посидеть за бутылкой вина в компании сподвижников, предаться воспоминаниям, пуститься на эту картинную торжественность, где витал дух столичной парадности, лести и угодничества.

Матвей Иванович пил терпкое, с лёгкой горчинкой кизлярское вино и незаметно изучал генералов и офицеров, с которыми его свела судьба. Все они с подобострастием смотрели на Зубова, внимали каждому его слову, беспрестанно восхваляли его доблести.

Намного старший по годам Беннигсен робел перед главнокомандующим, как школяр. И лысый, состарившийся на службе Римский-Корсаков заискивал. Напыщенно держался Апраксин, которого Зубов считал другом.

Стесненно и непривычно чувствовал себя Савельев. Выходец, как и Платов, из казаков, он, командуя казачьим полком, почти тридцать лет провёл на боевой Терской линии. Сейчас его отряд находился под Дербентом. Сюда же он прибыл по вызову главнокомандующего и угодил на торжество.

От выпитого вина лицо Валериана Зубова горело, лихорадочно блестели глаза. Лившаяся сладкой патокой лесть кружила голову, и он начинал верить в несуществующие добродетели, которыми наделяли его в тостах. Впрочем, первый тост он произнёс за здоровье матушки-императрицы, а потом уже все стали говорить о нём.

Но вот, неловко качнувшись, поднялся Зубов: