Бакунин

Вот как отзывались о Бакуниных современники: «Это замечательное семейство, состоявшее из нескольких сестер и братьев, — писал И. И. Панаев, — принадлежало к исключительным, небывалым явлениям русской жизни. Оно имело полуфилософский, полумистический немецкий колорит».[15]

«Бескорыстно любуешься этими девушками, — писал Н. В. Станкевич, — как прекрасными созданиями божьими, смотришь, слушаешь, хочешь схватить и навсегда при себе удержать эти ангельские лица, чтобы глядеть на них, когда тяжело на душе… еще хочешь… не другого какого-нибудь чувства… хочешь уважения от них, чтобы они не смешивали тебя с толпою ничтожных людей…»[16]

В конце октября 1835 года поездка в Премухино, о которой уже несколько месяцев мечтал Станкевич, состоялась. Любовь Александровна, хотя в душе и отвечала взаимностью молодому философу, была с ним крайне сдержанна и ничем не выдала своих чувств. Глубоко разочарованный в своих надеждах, Станкевич в то же время получил неожиданное утешение. Он подружился с Мишелем (находившимся в те дни в Премухине). «Чистая и благородная душа», — написал он о нем Неверову. Так при весьма романтических обстоятельствах началась дружба, которой суждено было сыграть большую роль в дальнейшем развитии обоих молодых людей.

Мишель тем временем переселился в Москву. Пойдя против воли отца и отказавшись от службы, он не мог теперь рассчитывать на материальную помощь со стороны семьи. Бакунин решил, что сможет обеспечить себя уроками математики и физики. С этой целью он посетил одного из своих родственников, графа Строганова, бывшего в то время попечителем Московского учебного округа, и, получив разрешение давать уроки, заказал себе визитные карточки с обозначением профессии — учитель математики. Затем он разнес эти карточки по своим родственникам и высокопоставленным знакомым. Этот поступок не столько обеспечил его уроками, сколь вызвал скандал в среде, где сыну известного всем Александра Михайловича Бакунина зарабатывать хлеб уроками считалось непристойным. Но это обстоятельство мало обеспокоило Мишеля.

Серьезные занятия философией, поездка за границу для усовершенствования знаний и в итоге занятие университетской кафедры — такова была его программа.

Решение старшего сына посвятить себя занятиям философией огорчили Александра Михайловича, который ко всем философским суждениям молодежи относился скептически. 27 января 1836 года Александр Михайлович писал сыну: «Я получил письмо из Москвы и вижу, что та же горячка в голове твоей продолжается, а сердце молчит. Отъезд твой не столько удивил, сколько огорчил меня. Истинная философия заключается не в мечтательных теориях и пустословии, а в исполнении семейных, общественных и гражданских обязанностей нашего быта, а ты увлекаешься химерами, пренебрегаешь ими и толкуешь о какой-то внутренней жизни, которая все тебе заменяет; а между тем сам не знаешь, куда от себя деться. Эта хандра, которая тяготит тебя, — необходимое последствие оскорбленного самолюбия, праздной жизни и беспокойной совести».[17]

В этом суровом письме Александра Михайловича в полной мере выражена основная идея вечного конфликта отцов и детей. И хотя упрекам его («пустословие», «химеры» и пр.) нельзя отказать в некотором основании, но в то же время нельзя и не видеть полного непонимания естественного стремления молодого человека понять и самостоятельно, через свой личный опыт, осмыслить жизнь, ее назначение, ее цели.

А размышления Мишеля над смыслом и назначением жизни уже в эту пору приняли определенное направление, в последующие годы лишь развивавшееся в связи с изучением тех философов, система взглядов которых отвечала внутреннему настрою молодого мыслителя.

В исторической литературе, под влиянием прежде всего свидетельств Герцена и Анненкова, утвердилось неверное представление о том, что молодой Бакунин ко времени сближения со Станкевичем не имел никаких собственных философских представлений и был «засажен» последним за изучение немецкой философии и прежде всего Гегеля. Но обратимся к свидетельству самого Бакунина и посмотрим, как он выражал свое кредо еще до сближения со Станкевичем. Это письмо от 7 мая 1835 года к Наталии Андреевне Беер. (Обе сестры Беер в это время стали близкими друзьями Мишеля и восторженными слушательницами его философских бесед.) «А в чем заключаются основные идеи жизни? — спрашивает он свою корреспондентку и тут же отвечает: — Это любовь к людям, к человечеству и стремление к совершенствованию…

Что же такое человечество? Бог — заключенный в материи. Его жизнь — стремление к свободе, к соединению с целым. Выражения его жизни — любовь. Этот основной элемент вечного» (т. I, стр. 170).