Барокко как связь и разрыв

Так Гермес становится духом движения небесной тверди; и не только быстрого полета облака, но круговращения самих небес и звезд. В своем высшем проявлении он соответствует «primo mobile» позднейшей итальянской философии, а в простейшем – стоит за всяким тайным и скрытым движением и за всеми успешными хитростями283.

Иногда хочется спросить, не верил ли Рескин в существование олимпийских богов в самом буквальном смысле, как позже Конан Дойль – в фей из деревни Коттингли, придуманных двумя скучающими школьницами284. Однако уподобление Гермеса-Меркурия двигателю небесных сфер красиво само по себе и объясняет, возможно, почему колоссальные механизмы мироздания работают настолько бесшумно. Как писал Джон Донн,

Moving of th’ earth brings harms and fears,
Men reckon what it did, and meant;
But trepidation of the spheres,
Though greater far, is innocent.

Страшат толпу толчки земли,
О них толкуют суеверы;
Но скрыто от людей вдали
Дрожание небесной сферы.

(Пер. Г. М. Кружкова)

Рескин в своей символической модернизации древнегреческих сюжетов стилизует под облака и вихри буквально все, что угодно. Так, Семела у него – «облако с силою лозы в груди, поглощенная тем же светом, благодаря которому зреют плоды…»285, а меч (или серп), которым Персей убивает Медузу, есть образ воздушного вихря286. Но важнее всего – Афина, в своей квази-естественнонаучной ипостаси

воплощающая окружающий нас воздух, который включает в себя и облака, и дождь, и росу, и спокойствие небес, и их гнев. <…>

I. Она – воздух, дарующий жизнь и здоровье всем животным.

II. Она – воздух, дающий плодородие земле.

III. Она – воздух, движущий море и делающий мореплавание возможным.

IV. Она – воздух, питающий искусственный свет, свет лампы или факела, противоположный и солнцу, и всепожирающему пламени.

V. Она – воздух, передающий вибрации звука287.

Чего в этом списке, к сожалению, нет, так это того воздуха, с которого мы начали, воздуха, участвующего в осуществлении нашей способности зрения. Впрочем, читатель Рескина сможет убедиться в том, что признаки такого воздуха распределены по всем пунктам этого странного каталога.

Естественнонаучные знания середины XIX века занимают в построениях Рескина такое же место, как и цитаты из Гомера, хотя и в своеобразно стилизованной форме, словно у составителей средневековых бестиариев. Поэтому мы можем только удивляться, не пытаясь причислить данное сочинение к какому-то определенному жанру. «Хотя греки ничего не знали об углекислоте, им было известно, что деревья питаются воздухом», – замечает автор, объясняя своим слушателям роль и положение Афины в природе вещей288. Афина не только дарит оливковое дерево городу, названному в ее честь, она еще усыновляет Эрихтония, который становится родоначальником земледелия и основателем царской династии в Аттике. Но Эрихтоний – наполовину змей, и девушки, случайно увидевшие его младенцем, сходят с ума от испуга.

Почему-то тема чудовищности и божественного как объединяющего противоположности и в силу этого становящегося (хотя бы в наших глазах) чудовищным, Рескина совершенно не занимает. Им владеют совсем другие страхи.

Позже, в «Грозовой туче», он будет намекать на возможность бунта первоэлементов против человека и, соответственно, на близость последних времен: