Без любви жить нельзя. Рассказы о святых и верующих

Вдруг в этом полете я замерла на самой высокой точке траектории, потому что произошло что-то невероятное… Реальность исчезла, а мое «я» («в теле ли — не знаю, вне ли тела — не знаю: Бог знает» [4]) оказалось в каком-то неизвестном пространстве среди мириад добрейших ангелов; все они были заряжены такой любовью ко мне, что огромности ее было невозможно выдержать более мгновения. Мне открылось, что ангельский мир с любовным и сочувственным вниманием наблюдает за моей жизнью и готов прийти на помощь — в ту же секунду, когда повелит Господь…

И я снова оказалась в нашей коммунальной кухне; обмякшая и совершенно умиротворенная, плюхнулась на свою табуретку.

— Ты знаешь, что сейчас было?

— Чуть не убила меня, — усмехнулся Вадим.

— Я была в раю.

— Больная. — Он резко отодвинул тарелку и ушел.

Полная умиления, я еще долго сидела на месте, пытаясь вообразить произошедшее. Но человеческие представления об этом откровении походили лишь на двухмерную фотографию какого-то многомерного мира…

Только благодаря этому поддержавшему меня дивному чуду проявления ангельской любви я поняла, что встреча с физиком-шизиком не была случайной. По неведомым причинам она была попущена Богом. На этом сердечном знании я продержалась еще несколько лет — до моих сорока. С Вадимом мы разбежались по разным комнатам коммуналки. Я пыталась относиться к нему просто как к соседу, но он продолжал жалить меня своим острым языком. Моей «подушкой для слез» стала дорогая соседка Анна Вячеславна. Не понимая, почему мы никак не расстанемся, она только повторяла:

— Ближние пока научат — намучат…

Покаялась я в своем поспешном решении «спасти гения». Нас не учили в юности, что к серьезным вещам — к браку, выбору профессии, к дружбе надо и подходить серьезно, проверять и испытывать людей прежде, чем связать себя с ними какими-то узами. «Что делается на всю жизнь, то лучше сделать нескоро, нежели торопливо», — советовал святитель Филарет Московский. Как жаль, что не читала его раньше…

Теперь только оставалось наблюдать второй акт драмы в коммуналке: Вадим надел на себя маску показного благочестия, умело жонглировал православными терминами, дурил этим людей, оставаясь эгоистичным и самонадеянным. Глядя на это, свои душевные силы я сознательно стала тратить на то, чтобы ни в коей мере этому не уподобиться. Получалось настоящее, принятое в науке доказательство от противного. Для чего же Бог попустил в моей биографии все эти горькие факты? А для того, что практика жизни в замкнутом пространстве коммуналки [5] — точно в пустыне — дала мне возможность увидеть и в какой-то мере изучить главные человеческие страсти и начать их в себе изживать. И еще, вероятно, для того, чтобы исполнить евангельское слово: «…сам искушен быв, может и искушаемым помощи» [6].

Нашей, уже «братско-сестринской любви» с Вадимом предстояло выдержать еще одно, самое тяжелое испытание. Я уговорила его поехать пожить в Оптину пустынь, чтобы хоть немного отдохнуть в одиночестве. Но оттуда он приехал окрыленный новой идеей, которая, оказывается, втайне у него давно зрела и которую в оптинском монастыре одобрил «очень духовный иеромонах». Идея заключалась в том, что надо написать книгу — симбиоз квантовой физики, богословия, философии и прочих наук, которая доказывала существование Бога. Я приняла это за шутку:

— Удивлена, кто там тебе это мог благословить… Тоже какой-нибудь бывший физик? Ты такой же богослов, как я королева Англии. Год как крестился… Иисус Христос — Бог! — готовил Себя к проповеди постом и молитвой. Феофан Затворник двадцать пять лет в затворе сидел, прежде чем…

— Нет, нет, — отвечал Вадим, не вслушиваясь, по обыкновению, в мои неприятные для него речи. — Это прекрасная идея. Я напишу книгу, для интеллектуалов, на их языке. Прочитав ее, они поверят в Бога. Ученым важны доказательства на уровне последних открытий квантовой и ядерной физики. Я соберу их. Наташик, это же Нобелевская премия! И ты… ты вдохновила меня, дала возможность, подвигла меня на это…

— Ты понимаешь, на что замахнулся? — ужасалась я. — У тебя крыша уже в пути съехала.

— Нет, нет. У меня есть единомысленные… Это такое счастье!

— Вот вас всех собрать и в психушку-то и отправить…

Но работа закипела. Нашлись сочувствующие этой идее и даже спонсор программы, которую одобрили на высоком уровне. Стали появляться в моем доме из духовных птенцов молодые люди, с которым шло обсуждение будущей книги… И не только с молодыми, но и со старыми заслуженными физиками и философами. Вадим стал подолгу пропадать в библиотеках, ходить на какие-то семинары. От него услышала я о диаконе Андрее Кураеве, который собирал, как Пугачева, полные залы. Общественная жизнь, отходя от «застойной» спячки, закипела. Всё было ново, обнадеживающе, далекоидуще… Спросонья не все попали в нужную колею, но это выяснялось спустя годы. Вадим угодил конечно же не туда, где проповедовали смирение, очищение себя от страстей, покаяние в грехах, любовь к ближнему.