Бог нажимает на кнопки

Не ему, конечно. Другому Богу.

Главное, чтобы этот другой когда-нибудь появился.

А для этого надо написать что-то еще более важное: повествование о Боге. Иначе откуда людям понять, что такие существуют?

Так.

Древние, кажется, писали не на бумаге, а на пергаменте – так долговечнее.

Что ж, он тоже может ободрать нескольких коров. Все равно они молока не дают, так что и не жалко.

И начать надо в традиционном стиле. Потому что зачем напрягаться и придумывать все самому? Можно позаимствовать какие-то готовые куски и у предшественников. Например, начало у них очень славное было. Такое короткое, но ясное. Вот он его и воспроизведет. Как там?

А, ну да: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною…»

У Бога во сне уже давно сели батарейки в фонаре, но еще где-то оставались спички.

Он чиркнет одной по коробку – она пшикнет и потухнет. Отсырела, что ли?

Но он еще чиркнет. И будет чиркать снова и снова до тех пор, пока не разгорится огонь. И он зажарит на огне жилистое мясо тощей коровы, с которой ободрал шкуру.

Да будет свет!

А не страшно ли коров резать? У них глазища как лужи, в которых отражается луна.

Да не страшно. И людей-то резать не страшно. Кому как не Богу об этом знать?

Глава 16

Он летел высоко-высоко, и в брюхе его самолета до поры дремала смерть.

Он был пилотом тяжелого бомбардировщика и в данный момент направлялся на очередное задание – уничтожать вражескую деревню.

Когда смотришь на землю свысока, все привычные внизу смыслы резко меняются.

Вот дом. Сидя в нем, ощущаешь уют. И сонливость от баюкающего звука настенных часов. И запах собачьей шерсти (опять Гай – непослушный пес – забегал в дом со двора). И аромат шипящего в сковороде лука, обжариваемого в масле.

А сверху?

Разве сверху ты можешь разглядеть что-то, кроме маленькой невзрачной коробочки?

А что такую же коробочку, которая для тебя самого родная и любимая, кто-то тоже рассматривает в прицел и видит в ней разве что пособие по геометрии и географии одновременно, тебе на ум не приходит.

Или приходит?

Вот товарищам по эскадрилье не приходит. Они вечером пьют, закусывают, хвастаются точными попаданиями.

А он думает про маму. Про то, как она жарит лук на масле и вот-вот добавит в сковороду нарезанный тонкими ломтиками картофель. Разве может быть что-нибудь вкуснее?

Когда он учился летать, думал о небе, а не о том, что внизу.

Думал о первых снах, в которых обязательно взмываешь над землей, ощущая под пятками упоительную пустоту.

Думал о бумажных самолетиках, запущенных с балкона. О целых тоннах бумаги, изведенной им на этих самодельных красавцев, которые с неизбежностью гибли под подошвами прохожих и колесами автомобилей.

Думал о злых драконах, которых можно победить, только познав высоту и скорость.

Только о войне не думал. А сбылась с ним именно она.

– Чего ты маешься? – жалел его командир эскадрильи. – Выше нос давай, молодец. Ты же Родину защищаешь.

Вроде так оно и получалось.

Только почему он защищает Родину в такой дали от нее? И чем помешала Родине женщина в переднике в цветочек, жарящая сейчас лук в одном из домов деревни, которую ему надо уничтожить?

– Чудак ты, право, – говорил ему командир. – Зачем ты думаешь об этом?

Да и вправду: зачем он думает и откуда знает, что там обязательно женщина? И что она обязательно в переднике в цветочек? И что она обязательно жарит лук?

Ну хорошо: пусть будет не в цветочек, а в горошек. Сути-то это не меняет.

И даже если не лук, а цветную капусту.

Все равно же там кто-то есть и что-то обязательно жарит, варит, парит. Или стирает, гладит. Или сидит за компьютером и пишет лекцию по истории древних викингов.

Какая разница?

А вот его мама точно в переднике в цветочек. У нее все такие. Любит она их.

А если его маму тоже чей-то сын?..

– Тебе, брат, надо научиться пить и голову проветривать, – советовал командир.

Командир вообще у него жалостливый и хороший.

У других – хуже. А он уж всякого тут на фронте по этому поводу наслушался.

Говорят, некоторые словно и не люди, а звери. За малейшую провинность – под трибунал. За малейшее сомнение – в тюрьму.

Здесь же у них в эскадрилье – рай, грех жаловаться.

Только из рая, где голубое небо, на котором пасутся облачные козочки, пьют дождевую воду и она стекает у них по подбородкам на землю, приходится заглядывать вниз, на коробочки домов. На коробочки целей. На коробочки влюбленных в их стены людей.

– Там враг! Ты это понимаешь? Враг! – кричал на него инструктор по наводке. – Нет людей. Нет сковородок. Нет вообще ничего. Только враги.

Он качал головой и делал вид, что понимает.

А сам не понимал.

– Правительству виднее! – гремел инструктор. – Оно тебя сюда послало, значит, ему лучше знать.

– Да.

– А если ты сейчас волю правительства не выполнишь, то враги прилетят к нам. И будут бомбить наших людей. Своих. Родных. Ты понимаешь?

– А им ведь тоже сказали, что нет сковородок. Только враги. Это про нас.

– Тьфу ты. Ну что за солдат? Руки золотые, а с мозгами что-то не так. Природа перестаралась.