Бог одержимых (сборник)

— Источник живёт под горами, — ответила Рамзия. — Если верить сурам, он ждёт избранного, чтобы исполнить просьбу. В этот раз ты попросишь секрет абсолютной локомоции, то есть именно то, для чего Источник сам был когда-то создан.

— Понятно, — соврал я, а потом до меня "дошло": — Я попрошу? Я?

— Больше некому, — сказала Рамзия. — Я и сама ещё в этом не до конца разобралась. Такое впечатление, что отбор идёт на генном уровне. Избранного, в отличие от всех остальных, Источник слышит и, соответственно, исполняет его просьбу.

— Неплохо. А причём тут я?

Рамзия оставила, наконец, в покое свою тарелку и отложила вилку в сторону.

— Я следила за тобой, — призналась она, глядя мне в глаза. — Твой контакт с Источником очевиден. Ты попросишь для нас звёзды. Одно твоё слово — и наша раса станет Галактической. Мы будем переходить с планеты на планету, как из комнаты в комнату, как из двери в дверь. Это то, о чём человечество мечтало со времён пещер. Это наше будущее. И ключ к этому будущему в твоих руках.

— Ты хочешь сказать, что человек до сих пор мечтает о том же, о чём мечтал в пещерах?

— Не понимаю, — сказала Рамзия. — О чём ты?

— Я о том, что пещерные люди мечтали о завоевании мира обоснованно: или они, или Мир. Кто-то кого-то должен был съесть. Но теперь-то по-другому. Мы победили. Мы — цари Природы на своей планете. И как же мы пользуемся своей властью? Продолжаем мечтать о расширении среды обитания? Зачем нам звёзды?

— Дурацкий вопрос! — я мог поклясться, что она растерялась. — Человек не может без звёзд, Коля. Это наша природа… новые горизонты…

— Не нужно про "горизонты", Рамзия, — попросил я. — И про ресурсы не нужно. Потому что всё это для трибун и телевизора. У людей есть всё, что нужно для жизни. Но вместо разумного потребления мы неразумно присваиваем. А в итоге бардак, как отсутствие порядка. Возьми, к примеру, Советский Союз. Погиб не потому, что было мало — шестая часть суши, не шалам-балам! Погиб оттого, что хотелось больше. А то, что имелось, до сих пор валяется: забытое, заброшенное и пустое. Так было и есть с Сибирью. Так и со звёздами будет! Если бы деньги, потраченные на космическую программу, пустили на освоение Сибири, Гренландии и Антарктиды, там бы уже цвели пальмы. А ведь эти места куда более приспособлены к человеку, чем Марс или Венера!

Рамзия не спешит с ответом, думает, потом отодвигает тарелку, берёт полотенце и тщательно протирает руки.

— Ты ошибаешься, — сказала она. — Дважды. Во-первых, похоже, ты очень давно не был в Сибири и в Гренландии. Лет двести, да?

— А во-вторых? — спросил я.

— Во-вторых, мне не нравится твоё настроение, — ответила Рамзия. — Движение вперёд — это функция человека. Убери движение — не будет человека.

Но я уже потерял интерес к разговору. Обсуждение — это возможность "нормальное" состояние сделать терпимым. Но ей чтобы стать "нормальной" нужно думать ещё лет сто, как минимум. Я-то через это уже прошёл…

— Человек запрограммирован на экспансию, — настаивала Рамзия. — Движение вперёд — вот вектор развития! Неважно, сидит человек в седле или в кресле звездолёта. Неважно, рискует у себя дома или рубит неприятеля в капусту у далёких звёзд. Развитие — это всегда риск. И при этом всегда кто-то гибнет. Это называется прогрессом.

— Так может, следует больше думать о программе? Чем ненавидеть чужаков, не лучше ли любить близких? Чем не вектор развития? Почему мы не развиваемся в сторону любви и согласия? Почему следуем программе, которая мешает нам жить и ведёт в ничто, в пустоту, в космос?

— Ты порешь чушь! — она почти кричала. Казалось, она вот-вот расплачется. — Мы так устроены. Нас не изменить.

— Значит, мы движемся по пути наименьшего сопротивления? Измениться самим труднее, чем придумать врага и порубить его в капусту? Поэтому мы "рубим", вместо того, чтобы любить?

Она долго смотрела на меня.

А потом вернулась к своим бумагам. А я к рыбалке, дровам и костру.

В молчании мы обедали. Она даже не похвалила мои лепёшки!

Потом мы ужинали. Она помогла мне вымыть посуду, и в густых сумерках мы разошлись по своим палаткам на ночь.

***

Она пришла, едва я тепло устроился в спальнике.

— Выйди на минутку, — попросила Рамзия.

Эту просьбу нельзя было назвать обычной.

— Зачем? — спросил я.

— Хочу тебе что-то показать.

— А до завтра это "что-то" подождать не может?

— Ладно, — уступила она. — Тогда вернёмся к палаткам. Кто их устанавливал?

Я застонал. Что-то такое она говорила в первый день нашего знакомства. Какой-то набор слов… нет, не вспомнить.

— Это тоже может подождать, — пообещал я, — дались тебе эти палатки!

— Твои палатки расставлены, как звёзды в поясе Ориона.

— Очень интересно! — я надеялся, что в моём голосе будет достаточно яду, чтоб она от меня отвязалась. — Именно "в поясе"? Не в шляпе, не в карманах?

С минуту Рамзия молчала, и я уже начал надеяться, что она уйдёт. Напрасно… в том смысле, что напрасно надеялся.

— Тогда по-другому, твои палатки расставлены в точности, как стоят пирамиды Хеопса, Хефрена и Микерина.

— Но это только три, — заметил я. — А палаток — четыре.