Бриллианты из текилы

– Я хочу сделать все круче, – говорит мне Хэдли. – Я хочу, чтобы ты тут, на хрен, играл по полной, Шон.

Когда Хэдли исполняет свои обязанности режиссера, сидя под навесом или тентом в окружении мониторов, разговаривая с подручными через гарнитуру или мегафон, он перестает быть кривляющимся и дергающимся истериком, таким, каким он является все остальное время. Когда Хэдли ведет съемку, он в своей стихии. Он властен, решителен и спокойно говорит тебе, чего он хочет.

Хотя он все равно придурок.

Ладно, сейчас я потерплю указания. Лучше они будут исходить от режиссера съемок, который знает, как разговаривать с актерами, чем от того, кто изображает Иегову, сидя в маленькой комнате со своим баристой, мачиато и комплексом Наполеона. Пусть все будет так, как есть.

На самом деле я в глубочайшей депрессии. Миссис Треваньян гробит фильм, фильм угробит мою карьеру, и я уже не жду окончания съемок.

Я знаю, что должен быть живым воплощением быстроты, дерзости и профессионализма, что должен отдать все и быть рад, просто потому, что мне еще дают работать, но начинаю сомневаться в том, что получу за это хоть какое-то вознаграждение. Я всю жизнь был упорным профессионалом – даже людей убивал, – и досадные помехи типа миссис Треваньян и безымянных снайперов «Триколора» не отнимут у меня этого счастья.

Внезапно я задумываюсь насчет того, с чего это я решил пойти на первую роль. Я никогда не играл главных героев. Да и работа в кино и на телевидении требует разной актерской игры.

Звезды телевидения спокойны. Даже если их персонажи не особенно восхитительны, они воспринимаются людьми с симпатией, по-соседски. В конце концов, они те, кого вы каждую неделю к себе домой приглашаете. Если они вам не нравятся, вы просто не будете смотреть их фильмы.

Кинозвезды, напротив, страстны. Им надо гореть очень ярко, чтобы заполнить собой экран в десять метров высотой и удерживать внимание переполненных кинотеатров.

Вот почему очень немногие звезды телевидения успешно переходят в кино. Это требует от них не только иных умений, но и иного личностного подхода. Вместо дружеского отношения здесь требуется властное.

Аналогично, некоторые кинозвезды просто слишком масштабны для телевидения. Джек Николсон приковывает к себе взгляд в кино, но ты не станешь раз в неделю смотреть по телевизору фильм с его участием. Телевидение просто не вместит громаду его личности.

Мне кажется, у меня неплохо получается сниматься в кино. Все, конечно, говорят, что я крут, но никто ведь не скажет тебе откровенно, хорошо ты играешь или плохо. Я мог бы взяться сам просматривать отснятое, но для такого у меня никогда не хватало уверенности в себе.

А теперь я и особого смысла в этом не вижу.

Я как-то продираюсь сквозь съемки, Хэдли заявляет, что он доволен той энергией, которую я вкладываю в роль. Я возвращаюсь в кабану, чтобы принять душ и поужинать, а потом – хвала Богу – охранники говорят, что ко мне пришел Юнаков, главный реквизитор.

Он приглашает меня на вечеринку у себя в номере, попутно соболезнуя мне. Мне уже давно хочется вырваться из наполненной цветами депрессии, и я с готовностью соглашаюсь.

Почти такая же вечеринка, как в прошлый раз, вот только Осли прячется, никакой марихуаны нет, не в последнюю очередь – из-за пары мексиканских полицейских, которые к нам присоединились. Обычные полицейские, линейные, которых оставили, чтобы поддерживать порядок и охранять нас, совершенно не такие, как парни из ПФМ в неприметных гражданских костюмах, которые продолжают расследовать убийство Лони. Видимо, у этих двоих свободное от дежурства время, поскольку они хлещут коньяк так, будто никогда в своей жизни не пробовали дорогой импортный «Наполеон». Оба майя по крови, ростом около метра пятидесяти.

Я гляжу на пистолеты у них на ремнях, на два автомата «Хеклер унд Кох», которые они поставили в углу вместе с ружьем для стрельбы по беспилотникам, и в мою голову начинает легонечко прокрадываться план действий.

Я решаю, что надо подружиться с копами.

Я подливаю им коньяка. Разговариваю с обоими, спрашиваю их об их жизни. Гектор, который говорит по-английски получше, более молчалив, а вот Октавио очень экспрессивен, яростно жестикулирует, говорит громко, а еще у него природный дар подражания. Я спрашиваю его, не думал ли он когда-нибудь о карьере актера.

Они совершенно ошеломлены тем, что крутая голливудская звезда проявила к ним интерес. Наперебой рассказывают истории о своей службе, которые, хотя и похожи на правду, скорее всего, случились не с ними, а с кем-то еще.

Когда вечеринка подходит к концу, я приглашаю Гектора и Октавио прогуляться, я, великан на фоне двух крохотных полицейских, едва выше ростом тех автоматов, которые они несут на наплечных ремнях. Они позволяют мне пройтись с их ружьем. Я привожу их к маленькой пристройке, туда, где прячется Осли, и внимательно пересчитываю стеклянные двери из патио, пока не нахожу номер Осли.

И предлагаю им, за тысячу долларов, стрельнуть в эту дверь завтра днем, тогда, когда я сам буду на съемках. Говорю, чтобы брали прицел повыше, чтобы никого не убить.