Будда (2-е изд., испр.)

Никто не сказал о своем учении лучше, чем сам Гаутама Будда. Теми мыслями, которые я сейчас приведу, кроме него, не делился со своими последователями ни один Первоучитель за всю историю человечества. Эти рассуждения прозвучали в городе Кесапутте в обращении Гаутамы Будды к каламам — народности или сообществу людей, живших на севере Индии: «Не следуйте тому, что обретено в силу предания, или повторным повествованием, или тому, что содержится в священном писании, ни особым рассуждениям; не следуйте тому, что обретено в силу кажущейся способности другого человека, ни соображениям: „Этот бхикку — наш учитель“. Каламы, когда вы сами знаете: „Эти вещи не заслуживают порицания; эти вещи хороши; эти вещи одобряют мудрые люди; обдуманно предпринятые и исследованные; и соблюдаемые эти вещи ведут к пользе и счастью“, — приступайте к ним и пребывайте в них»[417].

Разве что Фридрих Энгельс (1820–1895) в письме к Ф. А. Зорге подошел с формальной точки зрения ближе всего к Гаутаме Будде. Я имею в виду высказывание Энгельса, что марксизм рассматривается переехавшими в Америку немецкими социал-демократами «доктринерски и догматически, как нечто такое, что надо выучить наизусть, и тогда уж этого достаточно на все случаи жизни. Для них это догма, а не руководство к действию»[418]. По существу же, я думаю, нет более удаленных друг от друга учений, чем буддизм и марксизм, творчески переработанный В. И. Лениным, И. В. Сталиным и другими последователями К. Маркса и Ф. Энгельса.

Представим себе причины появления учения Будды в психологическом аспекте. Его доктрину вполне возможно рассматривать как интеллектуальную и бескомпромиссную реакцию на личные переживания благородного и совестливого в своих помыслах и действиях человека. Не по нутру Сиддхартхе Гаутаме была жизнь, до мелочей регламентированная ритуалом, в который входили кровавые требы — забой животных, жизнь, которая освящалась непререкаемым авторитетом и всевластием брахманов. Подобные жертвоприношения объяснялись брахманами как радикальное средство очищения. Такими же благотворными и богоугодными жертвоприношениями были войны, которые вели правители-кшатрии с целью захвата соседних земель и охраны от врагов своей территории и подданных. И вот что в связи с этим бросается в глаза.

Перед нами предстает рефлексирующая романтическая натура с эгоцентрическим характером и аналитическим складом ума. Для нее уже неприемлем кастовый, категорический императив служения интересам брахманского сословия.

Сын правителя небольшой республики не собирался находиться в потоке бессмысленной и неправедной жизни. Ведь она, по точному наблюдению выдающегося русского ученого Владимира Николаевича Топорова, «услужливо подсовывала готовые ответы в виде старых догм исчерпавшей себя ведийской мифологии, в виде ритуальных клише, жестоких жертвоприношений, изнуряющего аскетизма, в котором истинное подвижничество переплеталось с фокусничеством и саморекламой»[419].

Этот всепроникающий принцип подчинения личных и клановых интересов духовному диктату брахманов ограничивал бытовую свободу Сиддхартхи Гаутамы и мешал вольному движению его мысли. Ему были также малоинтересны схоластические, спекулятивные рассуждения о мире и человеке. Он желал оставаться свободно мыслящим человеком. Это означало наслаждение уединением. В нем он испытывал благоговение перед многообразием жизни. Перед людьми, зверушками, птицами, деревьями, цветами, небом, реками и ручьями. Перед всем, что радовалось, страдало и, как он вскоре выяснил, со временем неминуемо умирало вокруг него.

Все началось в тот достопамятный день, когда Гаутама Шакьямуни, став Буддой, «повернул колесо дхармы», то есть начал проповедовать свое учение, предлагая людям новый путь освобождения из круговорота обусловленных причиной и следствием рождений и смертей. Согласно буддийской традиции, это случилось в 558 году до н. э. Ученые между тем предлагают другую дату — 388 год до н. э.

Буддизм в его первоначальном виде был встречен сильными мира сего как эффективное лекарство и как благотворная сила, способные смягчить последствия распада родового уклада. От него ждали снижения температуры напряженности между «благородными» и «низкими» сословиями. Большие надежды вызывала также его способность мирным путем ввести в берега разбушевавшуюся народную стихию, состоящую из бездомных людей, выброшенных за пределы привычной и налаженной жизни. Ведь стратегия «злом злых погублю» себя не оправдывала, а только усиливала разлад и хаос в обществе.

Гаутама Будда, добившись авторитета лидера, сплотил многочисленную социальную группу обездоленных людей «общей программой действий и идей»[420]. Именно эта программа эффективно содействовала социальной адаптации нищих бродяг и разбойников через создание многолюдной общины просящих подаяние монахов. Разумеется, для достижения такой благородной цели ему понадобились сподвижники недюжинного ума и твердого характера.