Быть императрицей. Повседневная жизнь на троне

Я пишу на бумаге Анастасии. Беби тебя крепко целует. У него совсем нет болей. Он лежит потому, что колено еще распухло. Я так надеюсь, что он встанет к твоему возращению. Я получила письмо от старухи Орловой, которой Иван писал, что он хочет продолжать военную службу после войны. Он мне говорил то же самое. Он «летчик Орлов 20-го корпуса действующей армии». Он получил Георгиевский крест, имеет право на другой орден, но, может быть, следовало бы произвести его в прапорщики или подпоручики. Он делал разведки под сплошным огнем неприят. Однажды он полетел один особенно высоко, и был такой холод, что он не знал, что делать. Руки мерзли, машина перестала работать, ему уже было все равно, что бы ни случилось с ним, до того он озяб. Тогда он начал молиться, и вдруг машина принялась опять правильно работать. Когда льет, летать нельзя, приходится спать и спать. Он молодец, что так часто летает один; какие должны быть нервы! В самом деле, его отец мог бы им гордиться, и потому его бабушка за него просит. Я пишу сегодня ужасно, но у меня мозг устал и голова тяжела. – О, милый мой, какая была огромная радость, когда мне принесли твое драгоценное письмо. Благодарю тебя за него от всего сердца. Как хорошо, что ты мне написал. Я прочла отрывки из письма девочкам и Ане, которой позволили прийти обедать. Она оставалась до половины одиннадцатаго. Как все должно было быть интересно! Рузский[210], наверное, был глубоко тронут, что ты его произвел в генерал-адъютанты. А как «Агунюшка» будет счастлив, что ты написал ему. У него, слава Богу, больше нет болей. Ты, вероятно, уже дальше едешь в поезде, но как мало времени ты остаешься с Ольгой[211]. Какая награда для храброго гарнизона Осовца, если ты туда поедешь! Или, может быть, в Гродно, если там еще есть войска. Шуленбург видел улан, их лошади совершенно измучены, спины набиты до крови, люди часами оставались в седлах, лошади совсем ослабели. Так как поезд стоял около Вильны, несколько офицеров приходило, и они спали попеременно по несколько часов в его кровати, наслаждаясь этой роскошью поезда и постелью. Княжевич не хотел выходить оттуда, так ему там было удобно (жена Ш. рассказала это Ане).

И дорогой муженек скучает по своей маленькой женке. А я-то по тебе! Но у меня есть милая семья, утешающая меня. Заходишь ли ты когда-либо в мое отделение вагона? Пожалуйста, передай Фред. мои сердечны приветствия. Говорил ли ты с Федоровым о военных студентах и докторах? От тебя не было сегодня телеграммы. Я думаю – это значит, что ты ничего особенного не делал.

Теперь, мой драгоценный, милый мой Ники, мне надо постараться уснуть. Я положу это письмо за дверь, оно будет взято в половине девятого.

У меня больше не было чернил в пере, так что пришлось взять другое.

Прощай, мой ангел, Бог сохранит и защитит тебя, и вернет тебя здоровым. Всякие нежные поцелуи и ласки от твоей любящей и искренно преданной маленькой женки Аликс.

Аня благодарит тебя за твой привет и шлет свою любовь.

Портрет императрицы Александры Федоровны. Художник Н.К. Бодаревский. 1907 г.

«Отчуждению царицы от петербургского общества значительно содействовала внешняя холодность ее обращения и отсутствие у нее внешней приветливости. Происходила эта холодность, по-видимому, преимущественно от присущей Александре Федоровне необыкновенной застенчивости и испытываемого ею смущения при общении с незнакомыми людьми»

(Владимир Гурко)

7.

Царское Село, 24 сентября 1914 г.

Дорогая моя душка,