Вечером, все еще в приподнятом настроении, он уединился в химической лаборатории. Иван подступил к осаждаемым им демонам с той гордостью, с какой победоносный полководец предлагает сдаться последней крепости противника.
«Те уже повержены, теперь ваш черед сдаваться!»
Бывают в жизни творческой личности столь возвышенные мгновения, когда кажется, будто сам господь бог вдохнул в нее свою созидательную силу.
Мгновения, когда рождается новое, когда мудрец в экстазе выбегает на улицу, восторженно возвещая людям: «Эврика!»
Несколько капель найденной им жидкости – ровно столько, сколько можно стряхнуть с конца пера, – и вся лаборатория сразу же погрузится во тьму; разом потухнут и станут черными все горящие печи с добела раскаленным углем.
Эта кромешная тьма и была тем притягательным светом, что так упорно искал Иван.
Абсолютный мрак, куда он направил лучи всех своих знаний. Черный фокус.
– Нашел! – закричал он самому себе.
– Нашел! – закричал он своим рабочим, выскочив к ним, как помешанный, с непокрытой головой и в одной рубашке.
Рабочие не знали, что он нашел. Но они знали: то, что так радует этого человека, должно быть очень ценной находкой.
Аль-пари!
Сатанинская комедия на бирже все еще продолжалась.
Обреченные на гибель бумаги – акции бондаварской шахты и бондаварской железной дороги – с молниеносной быстротой переходили из рук в руки.
Теперь трагедию низвели в ранг комедии, в разговорах о катастрофе стал проскальзывать юмор.
Одного только слова «Бондавар» было достаточно, чтобы вызвать среди биржевиков оживление.
Кто сумел, пусть даже со значительным убытком, избавиться от последней акции, смеялся над теми, кто их приобрел.
Акции предлагались в обмен на ничего не стоящие предметы. Например, в придачу к старому зонтику, чтобы получить новый.
Акциями расплачивались за газеты, если редактор навязывал подписку.
Акции жертвовали на благотворительные цели.
Нашелся даже один остряк, который сшил из них маскарадный костюм, наподобие герцога Э., который в свое время сшил такой же костюм из полотен Тициана.
На бирже из-за бондаварских бумаг велась лишь незначительная борьба.
Основные обладатели акций пытались уберечь едва теплившийся огонек, а противная партия во что бы то ни стало старалась его погасить.
Князь Вальдемар, глава этой партии, изо дня в день сбивал курс акций; под конец их уступали уже по проценту, по полпроцента, по четверть процента, и за каждую половину, четверть форинта велась борьба.
Зондерсгайн стремился довести «Бондавар» до такого положения, чтобы его акции вообще вычеркнули из биржевых списков. А держатели акций хотели как-нибудь воспрепятствовать этому.
В тот день, когда все венские газеты обошло сообщение господина Ронэ, в котором приводился химический анализ веществ, появившихся после пожара в колодезной воде бондаварского замка, – что, естественно, вызвало сенсацию, – князь Вальдемар готовился обрушить последний удар на головы бондаварцев.
Он объявил на бирже, что в последний день месяца будет предлагать бондаварские акции по десяти форинтов.
Отыскались даже желающие заключить с ним пари: это были заинтересованные пайщики, которые заранее знали, что проиграют, но не хотели допускать окончательного падения акций, не хотели, чтобы они были вычеркнуты из списков.
Князь Вальдемар к полудню успел заключить пари на пять тысяч акций.
Конечно, этих акций у него на руках не было, да и партнеры в споре не стремились получить их, – все это были чистые условности биржевой игры.
Если к последнему дню месяца акции упадут до шести форинтов, тогда проигравшие заплатят князю Вальдемару двадцать тысяч форинтов разницы; если же поднимутся на четыре форинта, тогда он им выплатит такую же сумму.
В полдень к барьеру подошел маклер и во всеуслышанье объявил, что здесь, по ту сторону барьера, находится один господин, который желает приобрести пятьсот штук бондаварских аль-пари!
Можно было подумать, что ударили молотом по роялю – не меньшую какофонию вызвали эти слова.
Издевательский смех, возгласы удивления, недоверия, крики радости, проклятия разом взметнулись над барьером.
«Он что, сумасшедший? Аль-пари! Бондаварские акции! Кто он? Покажите этого человека!»
Маклер указал на незнакомца.
Это был человек ничем не примечательной наружности, судя по всему, провинциал. Прислонившись к колонне, он невозмутимо созерцал этот биржевой Олимп.
– Да это просто какой-то шут, он задумал разыграть нас! – издевался князь Вальдемар. – Подите к нему, – велел он маклеру, – и спросите, как его имя. Мы желаем знать, с кем имеем дело.
Маклер отошел, обменялся несколькими фразами с незнакомцем и снова вернулся.
– Господин просил передать, что его имя – «Сто тысяч форинтов». Деньги говорят сами за себя.
И с этими словами маклер показал десять банковских чеков на десять тысяч форинтов каждый.
– Кто дает пятьсот бондаварских акций? Это уже означало полный биржевой переворот.