Чернышевский Н. Г. Бальзак // Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений : В 15 т. М. : Гослитиздат, 1947. Т. 3. С. 369–386.

Наконец, я думаю, что желание богатства, за которое его столько осуждали, оправдывается подробностями, которые я привела. Ему нужны были деньги прежде всего затем, чтобы избавиться от долгов. Всю жизнь он провел в борьбе с обстоятельствами и возвысился этою борьбою; потому я с гордостью рассказываю о его житейских невзгодах. Для полноты рассказа о неудачах моего брата, я должна еще упомянуть о двух журналах, которые хотел он основать: «Chronir|ue de Paris» и «Revue parisienne». Упрочив свою известность, он надеялся, что журнал, им основанный, может иметь успех. Одна из дам, знакомых матушке, дала ему денег на издержки печатания первых номеров «Хроники». Несколько известных литераторов, бывших его верными друзьями, в том числе Теофил Готье и Леон Гозлен, изъявили готовность помогать ему. Он пригласил также нескольких молодых людей, таланты которых предугадывал, между прочим Шарля Бернара. Но денег недостало, и «Хроника» должна была прекратиться.

Через несколько лет после этой неудачи он почти один написал три номера «Revue parisienne». Между прочим он поместил в них статьи о Стендале, Вальтер-Скотте и Купере, — статьи, которые, как меня уверяют, могут считаться образцами литературной критики.

Между тем нападения на него не только не прекращались, а, напротив, усиливались: литературные враги его, увидев безуспешность прежних выходок, направляли свои батареи на новый пункт и стали обвинять брата в безнравственности. Им удалось ввести многих в заблуждение. Но какой писатель, кроме разве Беркена и Флориэна, не подвергался в свое время

упрекам за безнравственность? Это обыкновенная уловка врагов, когда онН ничего не могут сказать против литературных достоинств сочинения. Мольер был провозглашен безнравственнейшим человеком за «Тартюфа».

Эти обвинения были очень горьки для моего брата,

— Не хотят видеть общего смысла моих произведений, — говорил он, затем, чтобы удобнее было нападать на частности: говорят, что я вывожу иногда людей очень дурных; в моих романах действуют две или три тысячи лиц: неужели я должен был все их писать одною белою краской? И, притом, разве я изображаю людей не такими, каковы они действительно? Я пишу для мужчин, а не для девиц. Впрочем, я не должен жаловаться, участь всех замечательных людей одинакова — косить терновый венок.

Я изобразила характер моего брата таким, каков он был в наших глазах и каким он является в своей переписке. Какая сильная натура отразилась в этой переписке, о скольких трудах, надеждах и проектах говорит она, какой деятельный ум, какое неутомимое мужество обнаруживаются ею! Если душевные страдания наводили иногда на него уныние, как быстро он побеждал это чувство и с какою энергиею принимался снова за труд!

В свете Бальзак был не таков, каков в кругу семейства: он умел там скрывать свою скорбь и был блистателен.

Несчастия дали ему знание людей. Многие из выведенных им лиц. списаны с натуры. Зная сходство этих портретов, мы иногда боялись, чтобы люди, служившие для них оригиналом, не узнали себя в его снимках,

— Пустяки, — говорил он, пожимая своими широкими плечами — если бы нравственный портрет мой был написан с вандиковскою верностью, я не захотел бы узнать себя в этом портрете.

Он смело читал свои романы тем самым людям, характер которых изображал. Мы при этом трепетали от страха, решительно не понимая возможности не заметить сходства. А слушатели, с которых списаны портреты, очень спокойно догадывались, что портреты списаны с таких-то и таких-то их знакомцев.

Я думаю, что не было писателя, который бы так долго и заботливо обдумывал планы своих произведений, как мой брат. Роман со всеми подробностями существовал в голове его прежде, нежели переносился на бумагу. Но вместе с тем он чрезвычайно заботился об отделке: он читал по 11 и 12 корректур каждого листа и на каждой корректуре делал многочисленные поправки.

Люди, знавшие Бальзака с колыбели до могилы, могут засвидетельствовать, что этот человек, столь проницательный и наблюдательный, был прост и доверчив, как ребенок, кроток даже в дни огорчений и отчаяния и так приветлив и снисходителен в дружеском кругу, что жить с ним было чрезвычайно приятно. В часы отдыха он походил на школьника, пользующегося каникулами, занимался цветами, восхищался бабочками, хохотал над каламбурами и завидовал счастливцам, которые умеют говорить их. Сам он, несмотря на все свои усилия, во всю жизнь придумал только два каламбура и смеялся над своею неспособностью.