Число Приапа

– Да, так, – подтвердил изумленный следователь. – Но вы что – на работу меня нанимаете?!

– Нет – это тот самый редкий случай, когда мои интересы совпадают с интересами государства. Соглашайтесь, господин Полищук. Узнаете много нового и неожиданного.

Глава пятая

Курляндия, 1658 год

Человек предполагает, а Бог располагает.

Эту великую истину Кнаге уразумел на собственной шкуре.

Арендатор барона провез его на телеге, как и было обещано, полторы немецких мили, а потом Кнаге повесил на плечо два связанных вместе мешка, взял третий в руку, пристроил мольберт на плечо и пошел, и пошел…

Арендатор объяснил ему, что нужно двигаться через городишко Хазенпот, совсем жалкий и захиревший городишко, в котором есть то ли три, то ли уже только две корчмы, а оттуда до Либавы – восемь миль, если люди не врут. И что такое восемь миль для длинноногого парня? Ночевать можно и в стогу – еще не все хозяева убрали их и свезли сено в сараи, а кое-кто потащит его с дальних покосов, когда выпадет снег и можно будет без особых забот отправиться за грузом на широких санях.

У городишки была примета – старый замок над рекой, построенный в правильном месте – на холме. Замок же лет сто как был заброшен, и местные жители понемногу таскали оттуда камни – для строящейся церкви и для собственных жилищ. Когда-то Хазенпот был ганзейским городом, в нем жили богатые купцы, совершались сделки. А ныне он кое-как влачил существование и не приказал долго жить лишь потому, что стоял на дороге, соединяющей Гольдинген, любимый городок герцога Якоба, с портом Либавой.

Кнаге знал эти маленькие городишки со своей аристократией, своими интригами, своими тонкостями в отношениях между бюргерами и окрестным дворянством. Они были на одно лицо – даже двухэтажных зданий строилось мало; в том же Гольдингене были главным образом одноэтажные; если здание возвышалось над прочими, то это скорее всего был склад богатого купца; перелетным птицам городишки представлялись, надо полагать, красноватыми пятнами, потому что большинство жилых зданий было крыто черепицей местной работы. И улицы там были узки, и рыночные площади – невелики; впрочем, Кнаге других городов и не знал, широкая улица показалась бы ему нелепостью.

Живописец вошел в Хазенпот и первым делом отыскал корчму. Корчмарь, как и положено при его ремесле, оказался словоохотлив. Он узнал о ремесле нового постояльца и предложил намалевать вывеску. Кнаге думал, что корчмарь захочет изобразить предметы, привлекающие внимание любителей хорошей кухни: свиной окорок, жареную курицу, бутылки с вином, пивные кружки. Но тот оказался личностью возвышенной и заказал голубого с золотом грифона. Кнаге хмыкнул и сказал, что грифон – дорогое удовольствие, за него нельзя брать столько же, сколько за какую-то пошлую свинину или курятину. Корчмарь отвечал, что никто в Европе уже не делает вывесок с провиантом, а над входом в солидные заведения висят целые картины маслом, изображающие красных львов, золотых оленей, белых драконов и прочий геральдический зверинец. Кнаге, к стыду своему, промышляя два года по баронским усадьбам, как-то эту новую моду проворонил.

Срядились на том, что за голубого грифона с золотыми бликами, чуть ли не вровень ростом с корчмарем, живописец будет жить и хорошо питаться в корчме, пока не завершит шедевра, а также получит четыре шиллинга. Кроме того, корчмарь сказал, что в Хазенпоте через две недели свадьба, вдова ратсмана отдает замуж старшую дочку, семнадцатилетнюю красавицу, за бургомистрова сына, то есть – пирует хазенпотская аристократия. Возможно, для полноты счастья новобрачным недостает парных портретов – так что можно послать в разведку жену корчмаря, сестра которой служит в бургомистровом доме экономкой.

Оказалось, что парные портреты в смете свадебных расходов не стояли, но мысль бургомистру понравилась. В конце концов, государственный он муж или дерьмо собачье? Да и сынок не промах, явно унаследует отцовскую должность. Сперва эти портреты могут висеть дома, потом, со временем, один из них станет украшением ратуши: пусть потомки видят, какие мужи возглавляли магистрат, и берут их за образец!

Бургомистрово честолюбие привело к тому, что Кнаге, едва доделав голубого грифона, взялся за портреты. И тут уж он хватал себя за руку всякий раз, как талант подсказывал подпустить на физиономиях красного цвета. Реализм реализмом, а приключение с фон Брейткопфом живописец запомнил крепко. Портреты велено было писать в полный рост и на благородный лад. То есть за спиной у жениха чтобы стоял античный портал с колоннами, за спиной у невесты – тоже что-нибудь богатое, мраморное, на темном фоне. Жених позировал в свадебном костюме из темно-синего стеганого атласа, с преогромным фестончатым воротником, торчащим за пределами юношеских плеч чуть ли не на два курляндских дюйма с каждой стороны. Обнаружив эту комическую беду, Кнаге решил подогнать плечи под воротник – когда-нибудь бургомистров наследник ведь заматереет.