Мы стоим в очереди в тайском ресторане, чтобы взять еду навынос. Вдруг появляется компания мужчин средних лет в актуальных в прошлом году пиджаках и блютуз-наушниках и протискивается впереди нас.
Я злюсь. Твоя мама просит меня не скандалить. Я злюсь еще больше.
Один из мужчин оборачивается. Смотрит на нас. Встречается взглядом с твоей мамой, и в его глазах отчетливо читается: он прекрасно сознает, что влез без очереди. Миг спустя он как ни в чем не бывало отворачивается.
Я стучу его по плечу. Он не реагирует. Мне хочется ему врезать. Но твоя мама не разрешает.
Она достает телефон и выходит на улицу. Как только она возвращается, из-за прилавка кричат: «Номер шестьдесят четыре!» – «Здесь!» – отвечает мама, проталкивается вперед, забирает еду и расплачивается. Пробираясь назад, она по очереди смотрит в глаза каждому из мужчин. И улыбается.
– Ты что, сделала заказ по телефону? – спрашиваю я.
Она изумленно пожимает плечами:
– А что, нельзя?
Я не утверждаю, что люблю ее только за это.
Но это мне в ней тоже нравится.
«Только без драк».
Только. Без. Драк.
Это кем надо быть, чтобы в Новый год за пять минут до закрытия магазина послать любимого человека за мандаринами с таким условием?
А?
Что тебе нужно знать о наших расхождениях с мамой этой Фелисии
Да. Я знаю: тебе нравится Фелисия. Но, понимаешь, так получилось, что мама Фелисии с чего-то решила, что твой папа – клинический идиот. Так что в ближайшее время играть с Фелисией мы практически не будем.
Судя по твоему виду, ты жаждешь объяснений.
В таком случае для начала я позволю себе заметить, что быть родителем – это не такое плевое дело, как кажется. Надо держать в уме массу вещей. Скажем, сахар. На тему «Дети и сахар», знаешь ли, пишут целые диссертации. На полном серьезе. Как-то, когда тебе было полтора года и мы с тобой остались вдвоем на рождественские праздники, я пошутил, что мы распили на двоих канистру коктейля
Когда несколько дней спустя я протянул тебе бутылочку с молоком в бумажном пакете, это, подозреваю, не улучшило моей репутации.
Но она окончательно погибла, когда ты пролил молоко, а твоя мама не удержалась, чтобы в присутствии других родителей не прокомментировать: «Это убитым браткам». (Так что во всем этом есть и ее вина!)
Впрочем, с себя вины я тоже не снимаю. Я не утверждаю, что полсотни лет тому назад родителям было легче. Но тогда хоть правила игры были проще – ну, мне так кажется. Сегодня вообще не поймешь, что айс, а что не айс. Когда тебе было полгода или около того, в детской поликлинике нам посоветовали не давать тебе «слишком долго спать днем, чтобы не нарушать суточный ритм». Твоя мама ответила: «А вы попробуйте разбудить его, когда он впадает в криосон! “Ава-тар” смотрели?» И это вполне прокатило. Медсестры даже засмеялись.
Но потом я возьми и добавь: «Этого ребенка не разбудит даже надзиратель из Гуантанамо!» И тут все отчетливо напряглись.
Прикинь? Не так-то это просто – понять, где пролегают границы допустимого.
Кстати, примерно полгода спустя те же самые медсестры убеждали меня, что ребенка «в этом возрасте» пора уже перестать кормить по ночам, и даже предложили испробовать «какие-нибудь методики для снижения аппетита». Я уточнил, следует ли нам научить тебя курить. И опять, видимо, сказал что-то не то.