Давид Сасунский

А кто согнал – спеши, вставай!

Кто встал – доспехи надевай!

А кто надел – коней седлай!

Кто оседлал – скакать пускай!

Потом не лгать – легли, мол, спать,

Давид явился, мол, как тать».

Он прокричал и поскакал, -

Огонь разящий, свет и гром -

На вражье войско он напал,

Сияя молнией-мечом.

До полдня он рубил, топтал,

И к полдню – крови был поток,

Он бурно тёк, горяч и ал,

И трупы тысячами влек.

Во мсырском войске старец был,

Он много видел на веку.

«Пойду к Давиду, – дед решил, -

Он не откажет старику…»

Представ перед сасунским львом,

Разумно молвил старец тот:

«Век сила будь в мече твоем!

Твоя рука тебе оплот!

Послушать старика – не труд,

И своему поверь уму:

Чем провинился этот люд?

Его ты губишь почему?

Они все – дети матерям,

Они – светильники в дому,

Иной – жену оставил там, -

Вдаль тяжело глядеть ему;

Иной – свой дом, малюток в нем,

Отца да мать, и всю семью,

Иной – с завешенным лицом

Подругу юную свою.

То царь их пособрал везде,

Согнал бичом, грозил мечом!

Мы – бедняки, весь век в нужде,

Перед тобой мы грешны – в чем?

Твой враг – Мелик, виновник сеч;

Коль боя жаждешь, – с ним сразись,

Зачем же ты возносишь меч

На тех, что горем упились?»

«Ты молвил хорошо, старик, -

Сказал Давид, но знать хочу,

Укрылся где ваш царь Мелик,

Как день его я помрачу?»

«А вон, под тем шатром большим,

Где дым валит, он крепко спит.

А дым тот – вовсе и не дым:

Из уст Мелика пар валит».

Едва замолкнули слова,

Давид к шатру верхом летит,

А у шатра – араба два,

И звонко крикнул им Давид:

«Где царь ваш? Где врага найду?

Пусть выйдет – встретимся в бою!

Коль смерть неймет – я смерть ему,

Не бьет никто – так я убью!»

Они ответили: «Привык

Семь дней без просыпу он спать -

Уже три дня проспал Мелик,

Через четыре может встать»,

«Несчастный люд согнал гурьбой,

В крови он утопил людей!

А сам в шатер ушел цветной,

Спать завалился на семь дней?

Он спит иль нет – мне дела нет!

Будите, чтобы шел сюда!

Спать уложу тебя, сосед, -

Так не проснешься никогда!»

Арабы встали – как им быть?

Прут накалили на огне,

Царя по пяткам стали бить,

А царь лишь охает во сне:

«Ох! Невозможно час один

Забыться от проклятых блох!» -

И только крякнул исполин,

Невозмутим был царский вздох.

Лемех достали от сохи,

Его калили на огне

И, раскаленным добела,

Царя хватили по спине.

«Ох! Не уснешь и час один

От трижды клятых комаров!» -

Вновь глухо крякнул исполин,

Зевнул опять, уснуть готов…

Но вдруг вскочил, глаза скосил:

Пред ним – Давид! Мелик – рычать.

И начал дуть изо всех сил,

Чтоб великана прочь умчать.

Глядит – тот с места ни ногой.

Трепещет – подошла гроза!

И взор свой, кровью налитой,

Вперил в Давидовы глаза.

Как увидал, – так мощи в нем

На десять убыло волов.

Присел на ложе, – а потом

Поток полился льстивых слов.

«Привет Давиду! Отдохни,

Сядь, потолкуем, – говорит, -

А там со мною бой начни,

Коль боем ты еще не сыт».

В шатре меж тем он яму рыл.

До сорока локтей обрыв,

Ковром он пасть ее покрыл,

Сначала сеткою покрыв,

Кого он побороть не мог,

Тех зазывал к себе в шатер

И льстиво – гостю невдомек -

Сажал на гибельный ковер.

Сойдя с коня, вошел Давид,

Уселся и упал в провал…

«Ха-ха-ха-ха-!., Хо-хо-хо-хо! -

Свирепый царь захохотал.

Коли сумел туда попасть,

Там и сгниешь! Довольно жил!»

И на погибельную пасть

Огромный жернов наложил.

XXII

А Оган-Горлан уснул в эту ночь,

И ночью во сне увидал старик:

Где Мсыр – в небесах там солнце горит,

А горный Сасун под тучей поник.

С постели его тут поднял испуг,

«Ты, жена, – сказал, – посвети-ка мне!

Больно юн Давид, отбился от рук, -

Ах, туча лежит на родной стране!»

«Ой, прахом посыпь ты темя себе!

Наверно, Давид где-нибудь в гостях.

Ты лежишь – храпишь, а сны у тебя

Бог знает, о чем – оттого и страх».

Вновь уснул Оган, проснулся опять:

«Ой, жена, Давид дождался беды.

Ой, Мсыра звезда всех ярче горит.

Но печален свет у нашей звезды».

А жена кричит, стоит на своем:

«Что сталось с тобой средь ночи глухой?»

И Оган лицо осенил крестом,

Отвернулся, спит, тревожен душой.

И еще грозней ему снится сон,

Он видит во сне небес высоту.

Свет мсырской звезды – на весь небосклон,

Сасуна ж звезда зашла в темноту.

В испуге вскочил: «Сгинь дом твой, жена!

Что слушать тебя, ты умом скудна!

Там погиб-пропал наш мальчик Давид,

Вставай да давай мне мой меч и щит».

XXIII

Пошел в конюшню; потрепал

Коня он белого рукой:

«Эй, белый конь, когда домчишь

Меня к Давиду, ретивой?»

«К рассвету», – говорит в ответ

И – брюхом оземь конь лихой.

«Сломи хребет! Что мне рассвет?

Поспею к гробу я с тобой!»

Он треплет красного коня,

И – брюхом оземь огневой.

«Джан, красный конь, когда домчишь

Меня к Давиду, ретивой?»

«Да в час единый, – конь сказал, -

Домчу к Давиду; я – лихой!»

«Овес, что я тебе давал,

Да станет ядом и чумой!»

Тут к вороному подступал,

Не рухнул наземь вороной.

«Джан вороной, когда, – сказал, -

Меня домчишь к Давиду в бой?»

«Коль будешь крепко ты сидеть -

Коснешься стремени ногой,

Другую не успеешь вдеть, -

Домчу!» – ответил вороной.

XXIV

Он вороного оседлал,

И – в стремя левою ногой,

Пока же правую вдевал,

Уж был в Сасуне вороной.

Глядит: Давидов конь, один,

Уныло бродит по горам.

А мсырцы посреди равнин -

Что море – нет числа шатрам,

Семь бычьих шкур он надевал, -

Боялся: от избытка сил

Не разорваться б! Тучей встал