Дева в голубом

Я повернулась и пошла к выходу. Чудно было думать что у Жана Поля есть семья, сестра. «Проклятие», — выругалась я, стремительно спускаясь по лестнице и выходя на площадь. Madame из boulangerie стояла у фонтана и разговаривала о чем-то с женщиной, благодаря которой я впервые оказалась в библиотеке. Увидев меня, они умолкли и долго-долго смотрели в мою сторону, прежде чем вернуться к разговору. Черт бы вас побрал! Никогда я не чувствовала себя такой одинокой, такой незащищенной.

В воскресенье мы были приглашены на обед к одному из коллег Рика — наш первый выход в свет, не считая рюмки-другой со знакомыми Рика по работе. Я немного нервничала и все не могла решить, что же надеть на себя: понятия не имела, как принято во Франции одеваться к обеду, есть какой-нибудь ритуал или все на твой вкус.

— Надеть платье? — приставала я к Рику.

— Да надевай что хочешь, — отмахивался он. — Кому какое дело?

«Мне есть дело, — думала я, — вдруг что-нибудь не то надену».

К тому же у меня была еще одна головная боль: день жаркий, а я терпеть не могу, когда исподтишка разглядывают пятна у меня на коже. В конце концов я остановилась на платье стального цвета без рукавов, доходящем до икр, и светлом льняном жакете. Я решила, что такое одеяние годится на любой случай, но когда хозяева, Шанталь и Оливье, открыли нам двери своего большого загородного дома и я увидела на нем джинсы и светлую спортивную фуфайку, а на ней шорты цвета хаки, то почувствовала себя старомодной расфуфыренной дурой. Они вежливо улыбнулись мне и столь же вежливо приняли принесенные нами цветы и вино, но от меня не укрылось, что Шанталь положила цветы, даже не разворачивая, на буфет в столовой, а тщательно выбранная бутылка вина так на столе и не появилась.

У Шанталь и Оливье было двое детей, таких тихих и смирных, что я даже не узнала, как их зовут. В конце обеда они встали и исчезли в доме, словно повинуясь звону колокольчика, который слышат только дети. «Наверное, телевизор пошли смотреть», — подумала я и втайне позавидовала им: наша взрослая беседа казалась утомительной, а порой и мрачной. Рик и Оливье в основном обсуждали дела на фирме, говорили они по-английски. Мы с Шанталь неловко пытались поддержать разговор на смеси английского и французского. Я попробовала было ограничиться одним французским, но стоило Шанталь почувствовать, что мне трудно подобрать нужное слово, как она переходила на английский. Настаивать было бы невежливо, так что и мне приходилось возвращаться к английскому, пока предмет не будет исчерпан; затем, после паузы, я вновь заговаривала о чем-то другом по-французски. В общем, получилось нечто вроде светской дуэли; по-моему, ей доставляло скрытое удовольствиe демонстрировать, насколько ее английский лучше моего французского. Судя по всему, к пустой болтовне Шанталь вкуса не испытывала, за какие-то десять минут она высказалась по поводу событий в самых горячих точках планеты — Боснии, Израиле, Северной Ирландии, — а когда выяснилось, что на достойном уровне поддержать этот разговор я не могу, презрительно фыркнула.

И Оливье, и Шанталь ловили буквально каждое слово Рика, меня же едва слушали, хотя в отличие от него я старалась говорить с хозяевами на их родном языке. Вообще-то терпеть не могу сравнивать себя с Риком — в Штатах мне это и в голову бы не пришло.

Уехали мы под вечер, обменявшись с хозяевами поцелуями и пообещав на прощание пригласить их к себе в Лиль. «Вот веселья-то будет», — подумала я. Когда дом скрылся из виду, я стащила с себя насквозь промокший от пота жакет. В Штатах было бы не важно, видят друзья пятна у меня на руках или нет. Правда, будь мы в Штатах, никакого псориаза у меня бы не было.

— Славная пара, правда? — начал Рик наш обычные обмен мнениями.

— Они не прикоснулись ни к вину, ни к цветам.

— Да, но ведь у них целый винный погреб. Классный дом.

— Знаешь, я как-то не задумывалась об их материальном преуспевании.

Рик искоса посмотрел на меня:

— Похоже, тебе там не понравилось, малыш. Что-нибудь не так? Что именно?

— Не знаю даже. Просто мне кажется… просто мне кажется, что я здесь чужая, вот и все. У меня не получается говорить с людьми, как в Штатах. За все время, что мы во Франции, единственным человеком, с кем мне удается поддерживать более или менее связный разговор, стал, если не считать мадам Сентье, Жан Поль, впрочем, и это нельзя назвать нормальной беседой. Скорее уж пикировка, скорее…

— Кто такой Жан Поль?

— Библиотекарь в Лиле, — как можно небрежнее бросила я. — Он помогает мне разобраться с генеалогией. Сейчас он уехал, — добавила я ни к селу ни к городу.

— И что же вы там вдвоем накопали?

— Да немного. Кое-что сообщил мой швейцарский кузен. Знаешь, раньше мне казалось, что чем больше знаешь о своей французской родословной, тем легче здесь жить, но теперь я вижу, что это не так. Во мне все еще видят американку.

— Так ты и есть американка, Элла.

— Да знаю я, знаю. Но неплохо бы хоть чуть-чуть перемениться, пока я здесь.

— А зачем, собственно?