Девчата

Так и не докопавшись и на этот раз до коренной Тосиной тайны, Филя щелкнул зажигалкой, и темнота отобрала у него счастливую парочку.

– Ну-ну, так держать… – машинально пробормотал Филя, яснее, чем когда-либо раньше, чувствуя, что есть в жизни что-то недоступное ему, и неохотно отошел от Камчатки.

Пока Филя проводил исследовательскую свою работу, ватага его совсем разбрелась. На улице остался лишь Филин «актив»: Длинномер и Мерзлявый. Они лепили снежки из последнего грязного снега и пытались сшибить фонарь.

– Лучшие люди женятся, а на вас и погибели нету! – осудил приятелей Филя.

По улице пробежала бездомная дворняга – из тех, что вечно шныряют возле помоек. Срывая на ней злость за все свои неудачи, Филя затопал ногами, заулюлюкал. Дворняга поджала хвост и умчалась во тьму. Филя смущенно кашлянул и покосился на свой «актив».

Длинномера уже нигде не было видно, а Мерзлявый – жалкий и в пыжиковой шапке – все еще кидал снежками в фонарь.

– Эх ты, мазила! – сказал Филя.

Он слепил из мокрого снега литой снежок, тщательно прицелился в фонарь, боясь опозориться перед последним и самым верным своим соратником, и с силой швырнул ледышку. Лампочка звякнула в вышине, вокруг сразу потемнело, будто ночь надвинулась на Филю, осколки стекла посыпались на землю.

– Вот так и держать! – горделиво распорядился Филя, радуясь первой сегодняшней удаче.

В свете соседнего фонаря мелькнула длинная фигура коменданта, спешащего к месту происшествия. Мерзлявый трусливо нырнул в темный переулок, даже не предупредив своего атамана об опасности.

– Кадры… – проворчал Филя.

Зоркий комендант приметил беглеца, ястребом налетел на него и сорвал с головы пыжиковую шапку.

– Не отдам, пока новый фонарь не повесишь! – крикнул он вдогонку простоволосому Мерзлявому, улепетывающему со всех ног.

А гордый Филя и не думал убегать. Он демонстративно стоял посреди осколков фонаря и терпеливо поджидал грозного коменданта. Ему хотелось ругаться, скандалить. И от драки Филя сейчас не отказался бы. Он согласен был даже пострадать – лишь бы заглушить того непонятного прожорливого червяка, который ворочался в нем и грыз его душу.

Поравнявшись с темным фонарем, комендант открыл было рот, но взглянул на воинственного Филю, готового постоять за себя, молча козырнул и прошел мимо. Филя никак не мог решить: то ли комендант не захотел наказывать двух людей за одно преступление, то ли просто побоялся связываться с ним.

– Начальство! – горько сказал Филя, поняв, что даже пострадать сегодня ему не удастся, и в сердцах плюнул себе под ноги.

…Обходя дозором поселок, комендат заглянул и на Камчатку, где все еще сидели Тося с Ильей.

– Зря сидите,– припугнул он легкомысленную парочку. – До осени отдельных комнат не предвидится!

– Проваливай, товарищ начальник! – прогнал его Илья и шепнул Тосе: – Завтра весь поселок узнает, что мы с тобой на Камчатке сидели.

– Ну и пусть! – расхрабрилась Тося.

– Ишь ты! – удивился Илья и попросил: – А теперь ты меня поцелуй, а то я тебя вон сколько, а ты ни разу… Ведь равноправие!

– Что ты, Илюшка, страшно! – заробела Тося. – Я лучше потом как-нибудь, ладно? А то сегодня мы все переделаем – и на завтра ничего не останется…

– Останется! –убежденно сказал Илья.

– Ты не обижайся, Илюшка, а я пойду: все коленки замерзли.

Они встали с завалинки и подошли к крыльцу общежития.

Тося тайком от Ильи приоткрыла за спиной дверь, обеспечивая себе беспрепятственное отступление, и вски-нула голову.

В небе гулял молодой месяц – родной брат того месяца, в которого Тося когда-то осенью пуляла космической ракетой. «Есть все-таки справедливость на свете!..» – решила Тося, припомнив стародавние свои обиды.

– Глянь, спутник летит!

– Не должен бы сегодня… – засомневался Илья, задирая голову. – Сашка ничего не говорил… Да где ты видишь?

– Вот где!

Тося приподнялась на цыпочки, чмокнула Илью в щеку и захлопнула за собой дверь.

От полноты чувств Илья погладил шершавую доску, крикнул, будоража ночную тишину:

– Хе-гэ-эй!.. – и, не разбирая дороги, напрямик зашагал по жидкому хлюпающему под ногами снегу.

Эхо подхватило крик Ильи и понесло его над спящим поселком, над окрестными лесами и всем притихшим под тонким месяцем миром.