Девчонки, я приехал!

Генеральша зачем-то заглянула в свой ридикюль.

– А… почему это вас интересует? – И громко щёлкнула замком.

– Понимаете, я зимой ездила, просто так, вы не подумайте, что я хочу навязываться, просто проведать, и там никого не было…

– Милая, это совсем не ваше дело, вот решительно не ваше, где именно мы проводим зиму.

– Конечно, – согласилась Надинька. – Извините меня. Я прожила в этом доме всю жизнь и просто хотела немного узнать о нём.

– Мама, – подала голос Зинуша, – это кто?!

– Ах, да никто, дочь покойного хозяина нашей дачи. Надежда, кажется, да? Я не расслышала.

Мирра подошла и крепко взяла Надиньку под руку.

– Я сразу говорила мужу, генералу Гицко, что он должен требовать! Требовать и требовать! Лишнего нам не надо, но что полагается – то полагается! – вдруг разгорячилась Руфина Терентьевна. – Нет, ему понадобилась именно эта дача! И вот результат – он получил какой-то старый сарай, мы побывали там всего один раз и теперь, извольте, всю весну и, по всей видимости, лето просидим в Москве!..

– А зачем? – спросила Мирра с интересом. – Зачем вашему мужу, генералу Гицко, понадобилась именно эта дача?

– Какие-то военные воспоминания, – махнула рукой Руфина Терентьевна. В руке, по деревенскому обычаю, у неё был зажат носовой платок. Он благоухал «Красной Москвой». – Какие-то глупые истории, и вот мы остались без дачи! Неужели вы думаете… эээ… Нина, кажется, я не расслышала, что мы станем жить в эдакой эволюции?! Ваш папаша, должно быть, был большой оригинал, раз согласился на такие условия.

Надинька стояла как громом поражённая.

…Оказывается, её драгоценный, обожаемый, единственный дом оказался брошен, никому не нужен?! И такие утончённые особы, как эта самая генеральша и её дочь, жить в нём не хотят?!

Надинька отдала бы всё на свете, чтобы вернуться в него, хотя бы ненадолго, а они… не хотят?!

Генеральша, очень недовольная, слегка кивнула и повлекла Зинушу в сторону зала.

Все трое проводили их глазами.

– Какие… военные воспоминания, а? – спросила Мирра, заглядывая Надиньке в лицо. – Вы с какого года на вашей даче жили?

– С тридцать девятого. Ещё до войны въехали.

– А в войну?

– Мы с Агашей в эвакуацию уехали, в Зубову Поляну. Мама на фронте была, а папа в Казани, на заводе.

– Выходит, дача пустовала?

Надинька наконец посмотрела на Мирру:

– Папа, когда приезжал в Москву, всегда заезжал. А потом мы вернулись.

– Странно, – выговорила Мирра. – Очень странно. Тогда какие у этого генерала могут быть военные воспоминания? Или они с Павлом Егоровичем дружили?

Надинька покачала головой:

– Мы их никогда не знали.

– Тут какая-то тайна, – заключила Мирра. – Надо разобраться.

– Мирка, представляешь, наш дом им совершенно не нужен.

– Вот именно! – подхватила подруга. – Так и есть! И непонятно, зачем этот самый генерал добивался именно вашей дачи, если его супруга не может жить…

– В эдакой эволюции, – подсказал Марк, о котором они позабыли, и все трое рассмеялись.

Второе отделение Надинька слушала плохо – всё раздумывала о превратностях судьбы и о своём утраченном доме. Да и никто из исполнителей больше не играл так, как та девчонка из первого отделения!..

После окончания они ещё долго сидели в зале, пережидая, когда из гардеробных схлынет народ, рассматривали потолок, колонны, сцену и вышли почти последними.

В фойе торопливо одевались уходящие слушатели, гардеробщики в белых перчатках задвигали тяжёлые занавесы, отделявшие вешалки.

Надинька вдруг увидела в самом конце гардеробной, где была надпись «Служебная», ту самую весёлую маленькую профессоршу, Тамару Ильиничну. Профессорша сосредоточенно облачалась в длинную каракулевую шубу. Гардеробщик услужливо держал перед ней боты и большую папку, во всей видимости, нотную.

Тамара Ильинична застегнула шубу, забрала боты, опираясь на руку гардеробщика, сунула в них ноги в туфельках, потопала, покачала головой и сказала что-то неслышное.

Гардеробщик почтительно поклонился.

Тамара Ильинична засеменила к выходу.

Надинька поняла – сейчас или никогда.

И вдруг решилась.

– Тамара Ильинична!

Дама остановилась и близоруко прищурилась.

Марк охнул у Надиньки за спиной.

– Тамара Ильинична, простите меня за нахальство, – быстро проговорила Надинька, подбегая. – Я просто слушательница, я не музыкант. Сегодня ваша ученица играла Грига! Понимаете… Она играла его про нас, про мою маму, про наш дом, про то, как папа приехал!..

Тамара Ильинична, закидывая голову, – Надинька была значительно выше, – слушала, не перебивала.

– Сегодня они все вернулись, Тамара Ильинична. Мама с папой, дом, вообще вся та жизнь вернулась. Спасибо вам и девочке, которая играла…

Профессорша покивала, словно понимая, что это ещё не всё.

Надинька перевела дыхание.

– Здесь учится мой сосед, Марк. Вот он! – Мирра тотчас же подпихнула Марка вперёд, а Надинька схватила его за руку. – Он мечтает попасть к вам на мастер-класс.

– И что ему мешает, вашему соседу Марку? – спросила Тамара Ильинична и улыбнулась.

– Вы уже набрали учеников, – пробормотал Марк обморочным голосом. Щёки у него горели, а губы налились синевой – от ужаса. – Как я могу!..