Девятный Спас

— Смотри сам, Автоном, ты головаст, не мне тебя учить. Можешь, конечно, погубить и меня, и Алексея Петровича. Я на колу издохну, в мучениях. Его как государева сына на плаху вряд ли повлекут, удавят по-тихому. Получишь ты за то чин, да деревеньку, да вечную Петрову нелюбовь. Смотреть ему на тебя будет тошно, даже имя твоё слышать. В скором времени по малой какой-нибудь вине, а то и вовсе без вины ушлют тебя в ссылку, долой из глаз и из памяти… — Кирьяков посмотрел в лицо собеседнику, чтобы убедиться, согласен ли тот с этим предсказанием. Убедился, что согласен — двинулся дальше. — А то давай лучше с нами. Помоги отечеству от лютого зверя избавиться. Новый царь Алексей Второй не то что Пётр — век тебе благодарен будет. В твоём положении можешь требовать у него, что захочешь. Ни в чём тебе отказа не будет… Более же к сему ничего не присовокуплю. Думай, Автоном.

И руки на груди сложил, стоическим манером. Но глаза помаргивали, выдавали страх. Хоть и недюжинный человек, а на кол кому охота?

Не выдержав молчания, Кирьяков заговорил снова, и теперь уже более пространно. Толковал о европейской политик, о Гишпанской войне, о неминуемой от шведов конфузии и многом другом, что Зеркалову и так было ведомо. Всё было правдой. Весы гиштории склонялись не в пользу Петра. А главная гиря, от которой теперь всё зависело, была в руках у Автонома Львовича.

— Желаю с самим цесаревичем говорить, — медленно произнёс он. Лицо гофф-оберкамергерра осветилось надеждой.

Решение Зеркалов принял во время беседы с наследником. Не из-за щедрых посулов, которых понадавал ему трясущийся от страха Алексей, а из-за самой жалкости царственного отпрыска. Для собственного обережения следовало прямо нынче, пока горячо железо, взять с царевича письменное обязательство, где всё будет напрямую прописано. Чтоб в последний миг не струсил и не побежал к князь-кесарю каяться. Будет эта грамотка хорошими вожжами и для наследника, и для Кирьякова.

Это были дела сегодняшние, заговорные, но Автоном мыслил уже и про завтра — о грядущем царствовании.

Хоть в жилах Алексея и течёт кровь Петра, но государем он будет слабым. Кто его окружает, те им и станут вертеть. А значит, кому быть истинным правителем державы?

Человеку, который спасёт этому слизню жизнь и возведёт его на престол. Что до Кирьякова, то ему придётся оттесниться. Он, похоже, это уже понял и согласен — по манере видно.

В голове у Автонома Львовича вмиг выстроилась целая цепочка, которой он опутает слабого и суеверного властителя крепко, навсегда.

Алексей набожен и богомолен, не то что родитель. Для Петра возвращение Девятного Спаса — событие невеликое. Царевич же усмотрит в обретении иконы, да ещё в столь роковой миг, чудесное знамение. А тот, кто вручит ему заветный образ, станет для мальчишки посланцем Божьим. Это первое. Второе — Василиса…

«Эх, голубь, к Зеркалову в силок попадёшь — не выпорхнешь», — с улыбкой подумал гехаймрат, покровительственно похлопывая Алексея по плечу, чтоб не рыдал и успокоился.

— Всё исполню, твоё царское величество, — торжественно сказал он, преклонив колена. — Ибо ныне зрю над твоею главой осиянный нимб истинного помазанника Божия. Доверься мне, государь. Твоё дело — молиться, моё — уберечь тебя от беды. Сим победиши!

Главным препятствием на пути к успеху, конечно, был князь-кесарь. Попробуй-ка обведи такого лиса вокруг пальца. Нужно ему три четверти правды говорить, а одну четверть, в которой самая соль, утаивать. Притом Ромодановский подозрителен, ни к кому доверия не имеет. Но и здесь Автоному помог счастливый случай.

Кроме заговора была у кесаря ещё одна докука, хоть и менее опасная, но столь же неотложная. Истекал срок, в который он обещался послать государю триста тысяч на зимнее содержание армии. За просрочку Пётр грозился гневом и опалой, а взять такие большущие деньги в разорённой Москве было совсем негде.

Поэтому собрался Фёдор Юрьевич в объезд больших подмосковных монастырей: в Троицу, в Саввино-Сторожевскую обитель, в Новый Иерусалим. В каждом из них казна давно уже была вытрясена допуста, но князь всё же надеялся, что страшным своим пугательством понудит архимандритов тряхнуть потаённой мошной. А больше рассчитывать всё равно было не на кого. Купцы гостиной сотни позакрывали дворы-лавки и разъехались кто куда, пошлин ниоткуда не шло, посадская голь только и ждала набата. Война и флотское строительство, а паче того возведение далёкого болотного города высосали из страны всю кровь до капельки.

С гехаймратом Ромодановский разговаривал, уже сидя в дорожной карете, в которой ему предстояло за полтора дня преодолеть больше двухсот вёрст. Вернуться он собирался завтра, поздней ночью. Автоном Львович сказал, что к тому времени как раз добьётся от Штрозака и Быка полного признания и представит кесарю на усмотрение: как дальше быть. Уехал Фёдор Юрьевич, и остался Зеркалов полновластным распорядителем розыска и всей Преображёнки.

Времени у него, стало быть, на всё про всё было — день да полдня. Мало. Но Автоном управился, поспел.

* * *