Девятный Спас

— Гляди, князь, тебе, конечно, виднее, а только подумал бы… Надо ль тебе это смутное дело ворошить? Не вышло б от того лишнего сраму. Начальника полуприказа казнить — оказия шумная. Сослал бы его куда-нибудь подальше, тихонечко, да и дело с концом.

Ромодановский устал, был сердит, но над мудрым словом призадумался. А Кирьяков так же задушевно продолжил:

— Зеркалова за что-то очень полюбил цесаревич. Я ведь к тебе за Автонома просить пришёл по его наказу. Ты ещё вот о чём подумай. Государь Пётр Алексеевич (дай ему Боже долгих лет жизни) здоровьем некрепок. Не ровен час, призовёт его Господь… Может, всем нам скоро под Алексеем быть. Так нужно ль тебе против себя наследника озлоблять?

Хороший был совет. Бесстрашный и честный. А дороже всего, что от человека, которому при следующем царствовании не иначе как быть первым министром.

Всё это сообразив, Ромодановский сердечно поблагодарил друга и велел передать Автоношке, чтобы являлся, не трусил. Застенка и казни ему не будет. Дурость — не измена.

Пора, однако, было заканчивать. Оставались и другие дела, да и старое тело просило отдыха.

Приосанившись, глава Преображёнки торжественно молвил:

— В минувшую ночь чуть было не свершилось великое для отечества зло. Вы двое, всяк по-своему, оберегли державу от врагов. Знайте же, что власть умеет не только карать, но и награждать… — Ромодановский посмотрел в лежавшую перед ним бумагу. — Вижу, что Зеркалов от моего имени вас уже щедро одарил. Тебе, Попов, аж чин армейского майора посулил, а тебе, мастер, какую-то вольную грамотку, доселе небывалую. Всё это Автоношкины враки, ничего такого он у меня для вас не просил… Однако за ваши перед государством старания, так и быть, великие сии милости подтверждаю. Будь ты майором, а ты вольным от повинностей человеком. По заслугам вам и честь.

Он великодушно кивнул. Офицер сделал рукой решпект, хоть по веснушчатой физиономии и промелькнула тень разочарования. А ты как думал? Полковника тебе, что ли, давать за столь конфузное дело?

Мужик же вновь явил невежество. Вместо того чтоб поклониться и смиренно поблагодарить, прогудел:

— А Митрию что? Никитину, то бишь Микитенке? Он, чай, тоже себя не жалел.

Ну что возьмёшь с лапотника? Где ему было научиться, как следует себя держать перед особой князь-кесаря?

Фёдор Юрьевич вспомнил своё суматошное ночное пробуждение. Только было уснул на мягкой перине, вдруг грохот, крики, да дверь с петель как вылетит, с треском! Думал, смерть пришла, злодеи убивать ворвались за верную службу царю и отечеству.

Вламывается в спальню мужичина зверообразный. На нём слева и справа челядинцы висят, а он знай рычит: «Слово и дело! Будитя князя! Говорить с ним буду!»

Теперь-то было смешно. Ромодановский хмыкнул, поневоле залюбовавшись богатырём. Вот бы кого показать Карле шведскому. Погляди, кочет мелкий, каков у нас народ, не наскакивай на этакую силищу — клюв обломаешь.

Немножко возвеселившись, князь сказал с кривой улыбкой (прямо улыбаться давным-давно разучился):

— Микитенку награждать не за что. Подумаешь — два пожара загасил. Ему и пятидесяти рублей, которые Зеркалов сулил, не дам. Тем более, бороду он всё равно сбрил…

И засмеялся, довольный шуткой.

— Я ещё вот чего спросить хочу, — всё не угоманивался мужичина. — Зеркалова в Сибирь, тово-етова, одного ссылаешь или как?

Лица у обоих ероев отчего-то сделались напряжёнными.

— Почему одного? — добродушно удивился Фёдор Юрьевич. Дерзость простолюдина его забавляла. — С семейством, как положено.

— С сыном, что ли? Или… ещё с кем? — с тревогой допытывался Илейка.

Заинтересовавшись такой настырностью, Ромодановский прищурился:

— Ну да, с сыном. А что, у Зеркалова ещё кто есть?

Хорошо, глаза у князя были старые. Не увидел, как Попов двинул товарища локтем в бок: заткнись. Сам же лихо шагнул вперёд:

— Никак нет! У господина бывшего гехаймрата только одно дитё, а иных близких родичей не имеется!

— Девчонка там ещё была, как же, как же… — протянул памятливый князь-кесарь. — Воспитанница зеркаловская. Милославской породы…

Алёша втихомолку бешено ткнул Ильшу шпорой по щиколотке. Тот, хоть было больно, не охнул. Стоял весь побелевший, казнил себя за длинный язык.

— Но родство то женское, через сестру, — договорил Ромодановский как бы с сожалением. — Под указ об отчине не подпадает. Стало быть, гнить Зеркалову в дальних местах всего только сам-второй, с сыном.

От облегчения Ильша аж покачнулся, даром что богатырь.

* * *

Дмитрий ждал их за воротами, всё в том же алом мундире, но уже не столь нарядном, как вчера. Ткань кое-где обгорела, медные пуговицы подзакоптились, на каске сбоку была вмятина. Горячую ночку провёл Никитин, но с задачей справился: поспел вовремя затушить оба поджога — и на Ильинке, и в Пыжах, благо первый пожар был близко, а второй пригасило дождиком. Никто из посадских и пожарных не погиб. А спасательская служба Мите очень понравилась. Дело храброе, быстрое, как война, но гораздо лучше войны, потому что никого убивать не нужно.