Девятный Спас

Сей снаряд, предназначенный для подводного катания, Ильша окрестил «водоходом». Лебедь должна была подвесить бочку над прудом; вага опускала водоход; подвешенные грузила утягивали его на дно, удерживая в стоячем положении — чтоб не ушел воздушный пузырь. По Ильшиному расчёту двухсот ведер воздуха, содержащегося в ёмкости, ему и Алёшке должно было хватить на час-полтора, после чего приставленному к лебеди Дмитрию полагалось поднимать весь снаряд на поверхность. Мастер соорудил сложную конструкцию из зубчатых передач, благодаря которой Брюхан легко вытягивал тяжесть, в десятки раз превосходившую его собственный вес. Никитину оставалось лишь вести коня в поводу. Первую половину дня упражнялись.

Дмитрий научился управлять лебедью. Поднял и опустил сначала пустую бочку, потом с сидящим внутри Поповым. Ильша наблюдал, подсказывая и помогая.

— Катить водоход будем, отталкиваясь от дна ногами, — объяснял он Мите. — Как найдём, чего ищем, Лёшка воздуху побольше заглотнёт, с-поднизу под край подлезет и бочонок сеткой оплетёт. Наверху поплавок вынырнет, ты увидишь.

— А Лёша что?

— Ко мне вернётся. Коли в водоходе ещё воздух остаётся, покатим дальше.

В полдень, помолясь, приступили.

Первое погружение, во время которого водоход копошился у самой плотины, ничего не принесло. Митя мог следить за неторопливым перемещением подводного снаряда по движению ваги.

Вот зазвенел подвешенный к цепному шкиву колокольчик — значит, пора поднимать.

Брюхан застучал копытами по настилу, потянул канат. Из мутной воды с плеском вылезла круглая верхушка водохода.

Запустили внутрь свежего воздуху, погрузились вновь — теперь полевее. Опять ничего.

Но на третьем ныре, подальше и поправее, колокольчик вдруг затрезвонил раньше времени — отчаянно. Митя испугался, не стряслось ли беды, и хотел уж шлёпнуть вороного по крупу, чтоб тянул со всей мочи. Но тут из воды выпрыгнул поплавок — надутый воздухом кожаный пузырь.

Вслед за поплавком вынырнул и торжествующий Лёшка.

— Подцепил! — заорал он, размахивая рукой. — Один есть! Весь в тине, едва мимо не пропёрли. Тащи, тащи!

От поплавка ко дну тянулся тонкий, но прочный канат. Другой его конец Митя прикрепил ко второй лебеди, маленькой — она была установлена рядом с большой. Завертел рукоять рычага, и вскоре над прудом качался чёрный, облепленный водорослями бочонок.

Цепь тряслась, колокольчик надрывался. Это Ильша требовал, чтоб его тоже подняли.

Но Дмитрий с Алексеем не смогли утерпеть — сначала вскрыли найденный бочонок.

Поддели крышку топором, откинули. Под ней тускло заблестели плотно уложенные монеты. На каждой поверх веницейской чеканки выбит профиль царевны Софьи Алексеевны.

— Цехины! — заорал и запрыгал Попов. — Ура-а!

Лишь вдоволь накричавшись и наобнимавшись, друзья выручили из подводного плена Илью. Тот посмотрел на червонцы, спокойно сказал:

— Ну, дело. Значит, тово-етова, будем дальше искать. Только сначала рыбы наловим. Сейчас у неё самый ход, а потом на дно ляжет — не поймаешь.

И хоть Лёшке не терпелось снова лезть за золотом, пришлось подчиниться. Тут, на реке, Ильша был всех главнее.

Он притащил на плотину здоровенное корыто, наполнил его водой. Потом несколько раз закинул невод и вытащил плотвы, бычков да окуней — впору полк накормить. Добычу пустили в корыто, пусть плавает.

— Пообедаем? — спросил Илья. — У меня брюхо подвело. Ежли бычков на прутки нанизать да пожарить, это быстро.

Но здесь уж Лёшка с Митей взбунтовались. Им было не до бычков, обоих колотило от нетерпения.

— Ладно, — вздохнул мастер. — Что с вами поделаешь…

И водоход опять ушёл на глубину.

Теперь, уже твёрдо зная, что бочонки с цехинами — не выдумка, Никитин неотрывно следил за движением ваги. Ничего иного вокруг не видел, не слышал.

Сзади тревожно всхрапнул Брюхан, а Митя и не обернулся. Что-то шелестнуло в воздухе.

На плечи Никитина упала мокрая сеть, накрыла его с головы до пят. Невод рывком затянулся. Ещё рывок — и Дмитрий повалился на доски.

Ничего не понимая, он задёргался, забился. Но ни высвободиться, ни даже приподняться было невозможно.

Над поверженным витязем стоял кургузый человечек со смутно знакомым лицом, скалил широкий гнилозубый рот.

— Ну здравствуй, чашник.

* * *

Яхе часто снился один сон, страшный.

Будто зимняя река, во льду прорубь, в ней студёная вода. И Яшку, пацанёнка, несёт к той дыре кто-то большой, сильный, кому не заперечишь. Поднимает, бросает. Зыбкая чёрная жуть заглатывает маленького Яшку, обжигает мертвящим холодом, назад отдавать не хочет. И опускается он всё ниже, ниже, а вокруг снуют бесшумные серебряные рыбы, шевеля плавниками.

На этом месте он всегда просыпался, дрожа и всхлипывая, обмочившийся от ужаса.

Сон был взаправдашный, из детства. Почти так всё и случилось.