Он развернулся и побрел на темную улицу, где долго простоял на углу в круге света от фонаря, висевшего на проводе над перекрестком. Наконец подъехало такси, и уже почти светало, когда он снял номер в гостинице «Хёритциш» неподалеку от Центрального вокзала в Альтштадте[86]. Стены комнаты, оклеенные обоями с трельяжным узором, не отличались толщиной, что позволило Эйнару на слух ознакомиться с тарифами проститутки из номера по соседству. Не сняв одежды, он лежал в темноте на стеганом одеяле и слушал, как к станции, скрежеща тормозами, подъезжает поезд. Несколько часов назад на вокзале женщина в пальто, подбитом кроликом, предложила Эйнару проводить ее до дома, и сейчас при одной мысли о ней его лицо запылало от стыда. Ее голос смешался в голове Эйнара с голосом проститутки из соседнего номера, перед глазами замелькали их накрашенные губы и разрезы на хлипких юбках. Он закрыл глаза; ему стало страшно за Лили.
Когда назавтра он пришел в консультацию, выяснилось, что профессор Больк не сможет его принять.
– Он вам позвонит, – сказала фрау Кребс, женщина в серой юбке.
От этих слов Эйнар, стоявший под фонарем на больничном крыльце, заплакал. День выдался таким же студеным, как прошлая ночь. Слушая, как хрустит под ногами гравий подъездной дорожки, Эйнар двинулся прочь; его трясло от холода. Других дел у него не было, и он бродил по городу, мучаясь одновременно голодом и тошнотой.
На продуваемой ветрами площади Старого рынка и в лавках торгового пассажа царило оживление, аптекарский магазин Германа Роше наводнили банковские клерки, у которых был обеденный перерыв. Снаружи здания покрывала сажа, еще чернее, чем небо, а на козырьках и навесах значились названия торговых заведений, где с каждым последующим месяцем экономической рецессии все реже слышалось звяканье бронзовых касс: «Карл Шнайдер», «Аптека Марии», «Дом шелка», «Универмаг Реннера», «Дрогери[87] Германа Роше». Центр площади занимала автостоянка, и двое мальчиков-подростков в твидовых кепках и бриджах, открывавших обветренные, в синяках и царапинах, голени, парковали подъезжающие авто. Из седана с двустворчатыми дверцами вышла дама с кудрями, собранными в высокую прическу. Она была втиснута в синий трикотажный костюм; туго обтянутый живот, казалось, проверял на прочность нитки, удерживавшие пуговицы на блузке. Парковщики ловко пристроили авто на стоянке, а затем принялись смеяться и вихлять бедрами, передразнивая даму, в то время как она беззаботно подкрашивала губы.
Меньший из двух мальчиков заметил Эйнара и снова засмеялся. Подростки были похожи как братья: оба остроносые, с одинаковым злым смехом. До Эйнара дошло, что они потешаются уже не над толстушкой, которая в этот момент пропускала машины, чтобы пересечь трамвайные рельсы и попасть на распродажу в аптекарский магазин Германа Роше, где сегодня за полцены отдавали зубной эликсир фирмы «Одоль» и средство от перхоти. Мальчишки смеялись над Эйнаром, чье лицо до крайности осунулось, а развевающиеся полы пальто хлопали по тощим ногам. Через витринное стекло он видел, как тучная дама перебирает бутылочки с зубным эликсиром. Ему вдруг захотелось оказаться на ее месте – трогать выстроенные пирамидой флаконы, изучать ценники, бросить в корзину баночку средства от перхоти. Он представил, как она едет к себе домой в Лошвиц[88] и ставит купленные гигиенические принадлежности в мужнин шкафчик над раковиной.
Он продолжал бродить по городу и глазеть на витрины. В магазине дамских шляпок тоже проходила распродажа, и перед дверями выстроилась целая очередь модниц. Бакалейщик вынес на улицу ящик капусты. А потом Эйнар остановился перед окном магазинчика, где продавали воздушных змеев. Внутри мужчина в съехавших на кончик носа очках гнул на верстаке деревянные прутья. Со всех сторон его окружали самые разнообразные змеи: в форме бабочки и детской вертушки; змеи-драконы и змеи с крыльями из фольги, похожие на летучих рыб. Был там и змей в виде орла, и маленький черный змей с выпученными желтыми глазами, как у летучей мыши.
Эйнар пришел в кассу «Земперопер»[89] и купил билет на «Фиделио»[90]. Он знал, что опера – место встреч гомосексуалов, и боялся, как бы женщина за стеклом, запотевшим от дыхания, не сочла его одним из них. Однако зеленоглазая кассирша, молодая и симпатичная, не взглянула на Эйнара и лишь осторожно забрала его деньги через полукруглое отверстие в окошечке, точно сомневалась, стоит ли это делать. А он вновь ощутил бесконечную усталость от того, что мир не способен увидеть его тем, кто он есть.