Дхаммапада. Путь будды. Том 1

Поэтому, Маулингапутта, я засмеялся, теперь он снова проделывает тот же трюк. И этот бедный Маулингапутта просидит в молчании два года и будет потерян навсегда, он больше никогда не сможет задавать вопросов. Поэтому, я настаиваю, Маулингапутта, если ты действительно хочешь спросить, спрашивай сейчас:» Но Будда сказал:

— Мои условия должны быть соблюдены.

Патрик, то же самое я отвечаю вам: выполните мои условия — медитируйте, сидите в молчании, просто будьте здесь, и все вопросы исчезнут. Я не заинтересован в том, чтобы отвечать вам, я заинтересован в том, чтобы растворить ваши вопросы. И когда все вопросы исчезают, исчезает и задающий вопросы — он не может существовать без вопросов. Когда нет вопросов и нет спрашивающего — какое блаженство, какой экстаз! Вы не можете представить, вы не можете мечтать, вы не можете воспринять это прямо сейчас. Тогда открывается вся тайна жизни... ей нет конца.

Третий вопрос:

Возлюбленный Мастер,

В своей жизни я слышал многих духовных святых — почему все они говорят таким трудным языком?

Камла Кант, они вынуждены, потому что они ничего не знают. Если бы они говорили простым языком, как я говорю с вами, повседневным языком, они не смогли бы скрыть свое невежество. Великими словами они маскируют свое невежество; это одна из их коммерческих тайн. А люди так глупы, что если они не могут понять того, что им говорят, они думают, что это, должно быть, что-то великое.

Непонятное кажется им чем-то глубоким. Понятное кажется поверхностным. Поэтому на протяжении веков ваши так называемые святые использовали очень сложный, трудный, непонятный язык, великие слова, мертвые языки, которых никто не понимает. Латынь, санскрит, арабский — именно эти языки использовали ваши так называемые святые.

Когда вы слушаете их, вы не можете сообразить, о чем они говорят, и, естественно, вы не можете сказать: «Я не понимаю ваш язык», — это унизительно. Поэтому вы начинаете кивать: «Да, это правда». Они прячут свое невежество, вы прячете свое невежество — это взаимный заговор. Вы это прекрасно знаете.

Когда вы приходите к врачу, он пишет рецепт на латыни или на греческом. Почему бы просто не написать на английском, хинди или маратхи? Если он напишет его на простом, понятном вам английском, вы подумаете, что он дурак, потому что он пишет такие вещи — как такая простая вещь может излечить вашу великую и сложную болезнь? Если бы он писал простым языком, вы не платили бы аптекарю пятьдесят рупий; вы пошли бы на рынок и купили бы то же самое за две рупии.

Врач пишет рецепт таким языком... и всегда неразборчиво. Даже если вы снова придете к тому же врачу и спросите, что он написал, он окажется в затруднении.

Я слышал, что Мулла Насреддин использовал рецепт своего доктора для многих целей: он использовал его как билет на поезд, потому что проводник не мог его прочитать; он использовал его как билет в кино, потому что контролер не мог его прочитать — он использовал его для многих вещей. Он использовал его, как пропуск на прием к одному министру. Он сказал мне:

— Этот рецепт очень помогал мне в течение двух месяцев — куда бы я ни хотел войти, что бы я ни хотел сделать, я просто предъявлял рецепт, потому что его никто не мог прочитать и никто не хотел признать, что он не может его прочитать. Меня просто пропускали, меня были вынуждены пропускать.

Это хорошо известный секрет — эти поддельные святые должны использовать трудный язык; в противном случае, вы сможете понять, что они так же невежественны, как и вы, а иногда даже более невежественны. Они создают маскировку, фасад из великих слов и мертвых языков. Они цитируют писания и благозвучные слова, и вы просто теряетесь и не знаете, что делать. Вы должны либо признать свое невежество и спросить, о чем они говорят, либо просто сказать, что это, должно быть, нечто очень глубокое — где это понять такому человеку как вы, грешному, невежественному, не знающему, нерелигиозному?

Проповедника попросили возродить религию в одном маленьком южном городе. В нем не было гостиницы, и он был поселен вместе с одной из церковных сестер, молодой вдовой. После возрождения он сказал на прощание хозяйке:

— Сестра Джонс, никогда в моей экклезиастической карьере я не сталкивался с таким изобильным, удовлетворяющим и приветливым проявлением полной, дарующей наслаждение и поистине достойной подражания благодарности, смирения, милости и гостеприимства, кои проявили вы. Сестра Джонс отвечала с ухмылкой: — Отец, я не знаю, что означают эти великие слова, но я хочу вам сказать, что вы делаете это ловчей, сильней, приятней и полней, чем кто либо другой, кто побывал здесь, однако у вас самый маленький член, который я в своей жизни видела!