До того как

Тесса смеется, а Оден в это время торопливо разворачивает шоколадное яйцо. Целиком глотает его и, пожевав немного, распахивает рот.

Тесса снимает у него с языка кусочек фольги, и мальчик улыбается. Зубки у него кривенькие, коричневые от шоколада. На прошлой неделе передний выпал, – сдохнуть можно от умиления. Теперь Оден слегка шепелявит, и я, как могу, его задираю. Такие у родителей бонусы, имею право.

– Мам! – жалобно кричит из коридора Эмери. – Папа мои спрятал, да? Я поэтому не могу ничего найти?

– Да, – злорадно хохочу я. – Да, я все спрятал.

Эмери милая девочка. Всего одиннадцать, а характер – будь здоров. Вот почему у нее мало друзей.

Эмери продолжает рыскать по дому, пока Оден поедает сладости и швыряет на пол муляжи травинок.

– Там еще барабан есть, – говорю ему.

Оден кивает. Все, что не из шоколада, его не интересует.

– Пап. – Эмери возвращается в кухню с пустыми руками. – Может, скажешь, где ты все спрятал, а? В этом году искать еще труднее, чем в прошлом.

Я сижу на барном табурете, и дочь обнимает меня за талию. Такая высокая для своего возраста. А еще думает меня одурачить.

– Ну пожа-а-алуйста, – умоляет она.

– Меня, дорогая, милым голоском не подкупишь, но я дам наводку. Радости нужно заслужить, не забыла?

Надув губки, она еще крепче обнимает меня.

– Помню, пап, – говорит Эмери, уткнувшись носиком мне в грудь.

Новая уловка? Я хихикаю и смотрю на Тессу – та наблюдает за Эмери с подозрением.

– Ищи там, куда никогда-никогда не заходишь. Там, где вещи, которые ты не помогаешь нам складывать. – Глажу ее по спине, и дочка тут же размыкает объятия.

– В стиральной машине! – кричит Оден, и Эмери, завизжав, бросается к нему. Гладит его, жутко довольного, по головке.

Не проходит и минуты, как Эмери бегом возвращается в кухню. В руках у нее корзинка с шоколадными яйцами – те выпадают на пол. Не обращая на них внимания, Эмери роется в корзинке. Тогда Тесса подходит и помогает прибраться. Эмери, похоже, не до учиненного ею же беспорядка.

Она садится на пол и кладет корзинку на скрещенные ноги. Уписывает за обе щеки цветные мармеладки. Тесса тем временем берет Одена на руки, и он обнимает ее за шею. Со стороны Оден ростом почти с мать. Вот объясните, как это у меня, гадского бунтаря, родились такие милые ласковые детки?

Нет, Эмери, конечно, тоже психовала, даже в стену цветами швырялась, но мы с этим легко справились: сняли дверь с петель. Я на детские штучки не ведусь. Просто мы, похоже, Эмери избаловали: ей всего одиннадцать и не на что злиться – она ведь не я. Оба родителя ее любят.

Серьезно, мои ребятишки просто чудо.

Мы с Тессой всегда рядом, и детки наши не ложатся спать без поцелуев и обнимашек. Мы друг дружке все говорим «Люблю тебя» на ночь. Эмери своевременно получает разные модные цацки, служащие валютой у мажористых деток в школе. Я не хочу, чтобы сын и дочь прожили мое детство – я-то носил дырявые ботинки. Пусть знают, каково это – хотеть чего-то вроде игрушек, и учатся их зарабатывать. Я наставляю их поцелуями, объятиями и добрыми словами. Уж на это я никогда скупиться не стану – так мы с Тессой решили еще в самом начале. Не буду я как мой отец – либо же отчим. Я хотел растить детей в любви, чтобы знали: они не одиноки в этом мире. Нельзя быть одиноким в таком огромном мире, особенно двум крохотным Скоттам.

Я сразу соскочил с папашиных рельсов, дабы не разрушить две маленькие жизни.

Через час Эмери дрыхнет на диване, свесив ручонку и задрав ногу на спинку. Оден сопит на «детском» диванчике – он хоть и миниатюрный, но занимает до хрена места. Сколько я ни возражал, Тесса купила этот диван и поставила в гостиной. В довесок к нему шел дорогущий пуф, который тоже занимает до хрена места. В вопросах мебели меня переспорили, и вот я стою над моим шестилеткой, объевшимся конфет до беспамятства. На маленьком квадратном подбородке у него следы шоколада. В Одене больше от меня, чем от матери.

– Такие милахи, – говорит у меня за спиной Тесса. Глаза у нее слегка затуманены, лицо бледное. Она утомилась.

Тогда я целую ее в щеку, надеясь вернуть немного здорового цвета. Тесса со вздохом кладет руки мне на живот.

– Что думаешь делать в тихий час? – спрашиваю. Тесса всегда умудряется использовать сон-час – который становится все короче и короче – с пользой. Эта женщина настоящая пчелка и не слушает, что я ей говорю, тут уж ничего не попишешь.

Тесса мысленно пробегается по списку дел.

– Ну, – тянет она и принимается перечислять пункты вроде: «позвонить Фи насчет торта», «попросить Пози еще раз проверить букеты»… последнее я расслышать не успеваю, потому что просовываю руку ей в штанишки.

– Не отвлекай, – жалуется Тесса, а сама льнет ко мне.

– Ты слишком много работаешь, – тридцатый раз за неделю пеняю ей, и она тридцать первый раз закатывает глаза.

Тесса кладет мою свободную руку себе на грудь.

– Сказал писатель, который сутками не спит, когда жмут сроки.

Ее сегодня легко отвлечь от дел, и я этим точно воспользуюсь. Высоко приподнимаю ей груди, отпускаю, и Тесса стонет. Вот и ладненько.