В свою очередь, стремление строить социалистическое общество на прочном фундаменте эффективной индустриальной экономики не только подвергалось критике, но даже воспринималось некоторыми мыслителями как основной источник авторитаризма, воцарившегося в советской России и других странах, где к власти пришли коммунистические партии. Так, Альбер Камю жаловался на развитие «технической цивилизации, от которой в равной мере зависят и капитализм, и социализм»[135]. Веру в технический прогресс Маркс, по мнению французского писателя, разделял «с такими же восторженными буржуазными идеологами»[136]. В итоге возникает общество, «поклоняющееся культу производства», а «небесные врата остаются закрытыми»[137].
Видеть корни авторитаризма в логике индустриализма гораздо более верно, чем выводить все произошедшее из идеологии. Но, к несчастью, развитие индустрии было объективным требованием XX века. И более того, далеко не везде и не всегда, как мы знаем, оно приводило к отрицанию свободы. Тем не менее попытки многих левых оправдываться и мучительно искать в идеях основоположников «изначальную ошибку» или «упущенную возможность», как это делают многочисленные авторы от Камю до Хоннета, демонстрируют не столько потребность в обновлении социализма, сколько неспособность к историческому и социологическому мышлению, а потому не имеют никакого смысла для тех, кто стремится возродить движение и идти вперед в изменившихся условиях.
Если отождествление капитализма и демократии является не более чем идеологической формулой, возникшей задним числом на том основании, что именно в рамках буржуазного общества сложились к концу XIX века современные демократические формы государственной организации, то вопрос о том, предполагает ли развитие капиталистической системы сохранение и развитие демократии, или, напротив, создает для нее все новые и новые угрозы, является в высшей степени актуальным. С одной стороны, историческим фактом является то, что демократические порядки внедрялись первоначально в западных, а потом и в иных обществах именно под давлением снизу. Буржуазные классы постоянно сдерживали набиравшие силу процессы демократизации: борьба чартистов за всеобщее избирательное право в Британии XIX века, выступления суфражисток за равноправие женщин на рубеже XIX и XX веков, движение за гражданские права в США 1960-х годов, когда реальную возможность участия в политике для чернокожего меньшинства на юге Америки приходилось в буквальном смысле завоевывать, — лишь несколько наиболее известных примеров того, как демократизация происходила через острый конфликт и противостояние с буржуазным истеблишментом. С другой стороны, все же борьба эта именно в рамках капиталистического общества смогла завершаться победами. Существование независимых судов, позволяющих непредвзято решать хозяйственные споры и защищать права собственности, необходимое для воспроизводства данного порядка, создает предпосылку как минимум для индивидуальной свободы и гражданского равноправия. Это привело Й. Шумпетера к оптимистическому выводу: «Буржуазия может смириться или даже одобрить беззаконие, но только в качестве временной меры»[138].
Куда более пессимистичным на сей счет был взгляд Макса Вебера. Анализируя развитие корпоративного капитализма, он предупреждал, что нет причин видеть в нем основание для демократии, поскольку «все экономические тенденции ведут к возрастанию „несвободы“»[139], а индустриальная организация производства требует неминуемого усиления бюрократии «как сердцевины