Дом в Пасси

— Он недавно с юга вернулся, — громко сказала через стол Капа.

Анатолий Иваныч обернулся, посмотрел на нее внимательно. Капа нагнулась к Людмиле.

— Я ей тогда наврала, что он болен, что ему надо поправляться в санатории под Ниццей… Он даже не собрался к ней зайти поблагодарить за деньги.

Людмила усмехнулась.

— Ну, теперь наговорит сколько угодно.

Она не так далека была от истины. Анатолий Иваныч быстро ориентировался. Явно, он больной, нервное переутомление, жил под Ниццей, у одного доктора… он и врача назвал, не запнувшись. Оглядев участок стола вблизи, заметил бутылку лупиака. Легким жестом налил стаканчик для Стаэле. Себе — рюмку коньяку — и совсем укрепился.

— Санатория эта над городом, знаете, в Cimiez…,- о такой санатории он слыхал раньше — сейчас ему стало почти казаться, что и он там был. У меня окно прямо выходило на Корсику. Я вам бесконечно благодарен, madamе, вы меня так выручили…

Он вдруг взял, тем же привычным жестом, как бутылку, ее руку и поцеловал. Стаэле не ожидала — слегка смутилась. Он не выпускал руки, все улыбался.

— Когда был у вас шофером, никогда в Ниццу мы не ездили. Прекрасный город. В нем такая широта, разверстость… Недели через две как поселился в санатории, я уж спускался вниз, в старый город. Очаровательна смесь Италии, Прованса, Франции… и древней Греции, а может быть, и Финикии.

— Фи-Финикии… — Стаэле с удивлением подняла на него глаза.

— Все побережье было некогда греческой и финикийской колонией.

Людмила вынула дорогую папиросу, закурила.

— Далеко заедет. Ну, а ты, скажи, пожалуйста… — она придвинулась к Капе, — как с ним? Все прежнее?

Капа опустила глаза.

— Ты же его видишь, знаешь…

— Я нахожу в особенности отголосок древности в типе ниццской женщины. Уверен, что это греко-финикийское. А какая прелесть платаны, зеленая темнота улиц, маленькие ресторанчики. Если бы мы заехали в Ниццу, я повел бы вас в такую удивительную rotisserie… [31]в закоулках старого города.

Стаэле обратилась к генералу.

— Р-русские всегда любят по-этическую сторону ж-жизни. Не правда ли? И еще: где бы они ни путешествовали, всегда по-омнят, где какое вино.

Генерал пришел к Доре не в особенно веселом настроении. Скорее даже был мрачен. Рафе подарил старинную гравюру — вид Кремля. Тот сейчас же прикрепил ее над постелью, рядом с митрополитами. Но потом шум, оживление, вино несколько его развлекли. И теперь он даже с известным доброжелательством разглядывал свою многотелесную соседку.

— Совершенно правильно насчет вина. Что же касается поэтической стороны, то, конечно, многие русские к этому склонны — если позволяют обстоятельства. А ежели в кармане один свист, то, извините, тут и не очень до поэзии. Больше думаешь, как бы с голоду не подохнуть.

Стаэле изобразила на раскрасневшемся лице сочувствие тому, как неприятно подыхать с голоду.

Нагнувшись к Олимпиаде, Дора шепнула:

— Видите старика рядом со Стаэле? Это генерал один, над нами живет, приятель Рафы и кое-чему его учит.

Олимпиада взяла лорнет, и волоокими, несколько выпуклыми глазами стала рассматривать генерала — спокойно, почти бесцеремонно.

Дора же Львовна толково, как все вообще делала, объяснила ей, что генерал безработный и его надо куда-нибудь приткнуть. При ее знакомствах, связях…

— Человек он прошлого времени, но почтенный. Рафаил мой его обожает.

Олимпиада опустила лорнет.

— Представьте его мне. А там посмотрим.

* * *

Лева провел время около Валентины Григорьевны неплохо. Они переговорили о разных интересных вещах, главное же было интересно то, что у Левы красивые серые глаза, несмотря на грубоватую профессию он сохранил оттенок изящества и «чистенько одет». Валентина Григорьевна полновата, приятна. В бодрой, веселой ее натуре заложены уже некие ответы… Лева, несколько бледный, с напряженными глазами, проводил ее до площадки, поцеловал руку.

— В общем, будем видаться? — сказала Валентина Григорьевна. Он слегка задохнулся.

— С великим удовольствием.

«Настоящий мужчина», — не без некоторой внутренней дрожи подумала Валентина, входя к себе.

Внизу же, у Доры, все протекало нормально. Мадам Бельяр мыла чашки исправно, тортов хватило, их хвалили. Вина тоже достаточно. В восьмом часу главные силы противника отступили. Неожиданных атак не оказалось.

Людмила не поехала с Олимпиадой Николаевной — зашла к Капе.

Без четверти восемь столовая представляла такой вид: неубранные чашки, кое-где пепел на могучей скатерти, объедки сладкого на блюдечках, несколько недопитых бутылок, усталый синеватый от папирос воздух и разнокалиберные стулья в беспорядке. Среди всего этого прочно засел у вина Анатолий Иваныч.

— Вы довольны? — спросил он Дору. — Сегодняшним днем? Дора собирала блюдца. Рафа, у себя в комнате, приводил в порядок сокровища.

— Кажется, было оживленно.

Она остановилась, подняла руку, пальцами другой руки стала застегивать на рукаве пуговку. Лицо ее разрумянилось. Черная прядь выбилась на виске, темные, как у Рафы, глаза внимательно следили за движениями пальцев. Грудь сильно выдавалась вперед. И как всегда, здоровьем, свежестью, безукоризненной чистотой от нее веяло.