Паренек пожал плечами.
— Он любил бабушку, но еще больше он любил дорогу. Мама говорит, что в одном из ее первых воспоминаний она стояла на обочине и смотрела, как он залезает в автобус. Бабушка называла дорогу ревнивой любовницей. Иногда он уезжал на месяцы, присылал открытки с обещаниями. Иногда присылал деньги. — Он помолчал. — Когда моя мама уехала учиться в колледже, бабушка отключила телефон и сожгла его одежду. Он вернулся домой и обнаружил кучу пепла, а его ключ не подходил к новому замку. Поэтому он забрался в бутылку и больше не вылезал оттуда.
Я кивнул и пробормотал себе под нос:
— Некоторые люди живут со своим стыдом.
Он посмотрел на шрамы на моей шее и руке.
— Вы тоже?
Я кивнул. Парнишка был сообразительным, и он мне нравился.
— Да.
— А что с вами случилось?
— Я был молодым и самовлюбленным, поэтому восстал против того, кто любил меня больше всех. А когда попал туда, куда очень хотел попасть, то связался с кое-какими нехорошими людьми.
— Вы когда-нибудь возвращались?
— Да. — Я улыбнулся.
— И что?
— Когда я вернулся домой, мой отец уже умер. Это случилось полтора года назад.
— Вы любили своего отца? — Его глаза были круглыми, яркими и чистыми.
— Да, и до сих пор люблю.
Он покачал головой:
— А я никогда не видел своего отца.
Я повернулся к пареньку.
— Это его беда, а не твоя.
— Моя мама тоже так говорит. — Он немного нахмурился и с любопытством спросил: — Если бы у вас было тридцать секунд на встречу с отцом, что бы вы ему сказали?
Я не ответил.
— А что бы ты сказал твоему отцу?
Он пожал плечами.
— Я бы сказал, что мы не особенно любим болонскую колбасу и что ближе к концу месяца мама начинает разбавлять молоко водой. Когда становится холодно, я краду дрова у соседей и не говорю об этом маме, но, думаю, она об этом знает, потому что не смотрит на меня, когда я возвращаюсь. Я бы сказал ему, что три года подряд побеждал на школьном конкурсе талантов. Что у меня хорошие оценки. Что я могу читать на уровне колледжа. И еще я бы сказал ему, что мама плачет по ночам после того, как я ложусь в постель. Я слышу через стену. — Он посмотрел на меня. — Я бы сказал ему об этом.
Я опустился на корточки, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, и вздохнул.
— А я бы сказал моему отцу, что мне очень жаль.
Паренек кивнул, повернулся и пошел прочь.
— Тебя подбросить до дома? — окликнул я.
Он покачал головой и указал на лачугу на склоне холма. Из трубы поднимался белый дым, а на крыльце стояла женщина с наброшенной на плечи шалью и наблюдала за нами. Он прошел еще несколько шагов, когда я крикнул:
— Эй, парень!
Он повернулся и посмотрел на меня.
— Как тебя зовут?
Он указал на надгробный камень, как будто ответ был очевидным:
— Джубал.
После обеда я поехал в «Ривервью». Мэри дремала в постели. Я тихо подошел к кровати и стал смотреть на нее. Через несколько минут ее глаза открылись, и один глаз сфокусировался на мне.
— Ты уже долго здесь? — хрипло спросила она.
— Несколько минут.
— Ох… — Она вдруг оживилась и попыталась сесть. Я помог ей и подложил под спину несколько подушек. Запах аммиака говорил о том, что ей нужно было сменить подгузник.
— Ты слышал новости? — спросила она.
— Какие новости?
— Делия выступает у Водопада.
— Когда?
— Через несколько недель.
— Как это случилось?
— Видеозапись вашего выступления в «Канате» стала вирусной рекламой в Интернете. До сих пор не могу понять, как получилось, что меня не пригласили.
— В некотором роде это было спонтанное выступление.
— Это не оправдание. Так или иначе, она добралась до казино на юге и начала играть новые песни, которые никто до сих пор не слышал. Похоже, это грандиозные вещи. Билеты на ее концерты стали хорошо продаваться. Теперь они собираются записать живой концерт у Водопада и привезти с собой целый хор.
Я понял, что будет дальше.
— Ты возьмешь нас?
— Нас?
Она сделала широкий жест.
— Да, всех нас!
Я усмехнулся:
— И Биг-Бига тоже?
— Разумеется.
Я был совершенно уверен, что не проживу еще месяц. Но я пожал ей руку.
— Ну конечно.
Глава 32
Таблетки от изжоги, пепто-бисмол и алка-зельцер перестали оказывать какое-либо благотворное воздействие, и шок от погружения в холодную воду оставался единственной защитой от бомбы, тикавшей внутри меня. Эпизоды кровохарканья становились более частыми, едкий вкус почти не исчезал из моего рта, шум в ушах стал постоянным, аппетит практически пропал, а количество времени, проведенного в воде для предотвращения ускоренного кризиса, становилось все более долгим и оказывало меньший эффект. Короче говоря, варианты моих действий сократились, и те немногие, что еще оставались, мало помогали.
Памятуя об этом, я держался поближе к дому. Поближе к ручью. Из-за кислотной природы кофе я перестал употреблять его с «Хони бэджером» и стал пить настой перечной мяты с имбирем и медом. Я закусывал вафлями и бананами, пил молоко и перечитывал отцовское письмо. Я много спал днем, но не больше часа за один раз, потому что нужно было контролировать себя в бодрствующем состоянии.