Дуновение смерти

— Вот именно. Вы исключили его из своей группы. Из-за вас ему пришлось работать с руководителем, которого вы сами считаете неполноценным. Вы еще до начала опытов ясно дали ему понять, что не одобряете его теории (Брейд возвысил голос, чтобы заглушить попытку Ранке возразить ему, не заботясь о том, что вся комната прислушивается к его словам) и что не переносите его самого. Может быть, Ральф предвидел, что на предварительном обсуждении вы сотрете в порошок и его, и его работу, невзирая на ее ценность. Может быть, в минуту отчаяния он не смог вынести мысль о том, что ему придется противостоять мстительному, мелочному тирану с тяжелой формой уязвленного самолюбия?

Ранке с побледневшим лицом пробормотал что-то нечленораздельное.

— По-моему, лучше оставить это дело полиции, — сказал Фостер.

Но Брейд еще не кончил, он обрушился на Фостера:

— А может быть, его доканала тройка, которую ты поставил ему за химию синтетических соединений?

— О чем ты говоришь? — вдруг взволновался Фостер. — Я поставил ему то, что он заслужил.

— Разве он заслужил тройку? Я видел его заключительную экзаменационную работу, она написана не на «три»! Я сам химик-органик, в этом вы мне, надеюсь, не откажете, так что уж позволь мне судить о качестве экзаменационной работы по органической химии.

— Но ведь дело не в заключительной работе, — возмутился Фостер. — Сюда входят и лабораторные задания, и его поведение на занятиях…

— Очень жаль, что тебе никто не ставит отметки за поведение на занятиях, — прервал его Брейд со злостью, — что терпят твои забавы, когда ты дразнишь студентов, которые не могут тебе ответить. В один прекрасный день кто-нибудь из них встретит тебя в темном переулке и рассчитается за все. Давно пора!

Появилась встревоженная миссис Литлби и объявила подчеркнуто мягким голосом:

— Не пора ли ужинать? Пожалуйста, прошу…

Ранке и Фостер отошли. Входя в столовую, Брейд почувствовал, что двигается словно в вакууме. Тут к нему быстро подошла Дорис.

— Что случилось? — шепотом спросила она, задыхаясь. — С чего все началось?

— Потом, Дорис, — проговорил Брейд сквозь сжатые зубы. — Я рад, что это случилось.

Он действительно был рад. Раз он потерял работу, ему нечего больше терять, и он почувствовал удивительную свободу, удивительное облегчение. Сколько бы он ни пробыл еще в университете, ни фостеры, ни ранке, ни вся эта шайка тщательных карьеристов не смогут больше третировать его — пусть знают, что он тоже способен кусаться.

Желание бросить им всем в лицо вызов не проходило. Во время ужина его избегали. Он был предоставлен самому себе. Тогда он разыскал Литлби.

— Профессор Литлби!

— А, Брейд! — Заученная улыбка главы факультета казалась натянутой.

— Я хотел бы предложить, сэр, чтобы за лекции по безопасности несла ответственность администрация — ведь за безопасность и должен отвечать факультет. Если, как вы предложили, ответственность за лекции буду нести лично я, то мне бы хотелось, чтобы это повлияло на упорядочение моего положения на факультете.

Он коротко кивнул и отошел — не стал дожидаться, что ему ответит Литлби.

Он сразу почувствовал себя лучше. Вот преимущество, когда теряешь все. Больше терять нечего.

Брейд и Дорис уехали, как только позволили приличия. Брейд пробивался сквозь поток автомашин так, словно с каждого встречного автомобиля на него смотрела физиономия Ранке, а каждая машина, угрожавшая сзади, была Фостером, который прокладывает себе путь вперед, тесня уступающих дорогу и напирая на тех, кто не хочет посторониться.

— Ну вот, — сказал он, — больше никогда не пойду на такое сборище, даже если…

Он хотел добавить «если меня оставят», но не добавил. Дорис еще не знала истинного положения вещей.

— С чего это все-таки началось? — спросила она удивительно робко.

— Фостер предупредил меня, что полиция не верит в несчастный случай, — ответил Брейд. — Сам Фостер тоже. Ни один химик не поверит, будто Ральф мог допустить такую ошибку случайно. И кто-то уже, верно, доложил об этом в полицию.

— Но почему? Зачем кому-то поднимать шум?

— Некоторые люди обожают поднимать шум. А некоторые могут посчитать это своим гражданским долгом. Дело в том, что университет склонен принять версию о самоубийстве и поставить на этом точку, особенно, если им удастся взвалить всю вину на меня. Но эти идиоты даже не догадываются, какой пожар они раздувают.

— Но…

— Никаких но. Это убийство. И, наверное, они тоже понимают это, иначе не стали бы так цепляться за версию о самоубийстве.

Мысли его уже переключились на другое. Страх остаться без работы уступил место страху быть обвиненным в убийстве.

Когда Брейд проснулся, было сумеречное утро, навис дождь и в воздухе чувствовалась осенняя сырость.

На душе у него было тоже сумрачно. Прошла ночь, и то, что вечером казалось героической баталией, теперь вспоминалось как перебранка торговок на базаре. Грозившие ему опасности снова придвинулись, окружили его со всех сторон, и он не видел выхода.