–– Нас! Нас, пойми, убогий, женщин!
Я призадумался и начал вертеть в мозгах статистику.
А ведь и правда, подавляющее большинство всех этих таинственных появлений касалось женщин, как ни крути. Они приходят ниоткуда; еще куда интересней процесс исчезновения. Была баба –– а вот нет ее!
–– Что же ты хочешь этим сказать? –– насторожился я.
–– Этого в двух словах не объяснишь! Вот представь, любишь ты…
Представил. Плохо получилось. Перебил:
–– Люблю тебя. У меня фантазии не хватает. Бедноватые мозги. Я люблю тебя. Твои потные трусишки, точнее, то, что скрывается под ними, запах твоих подмышек, твои руки и ноги, пальчики на них, каждый в отдельности, а их, оказывается, ровно двадцать, в какой системе ни считай, эти ноготки на мизинчиках –– и если идти по возрастающему –– раз, два, три, четыре, пять! –– они похожи, как близнецы, и вот большой. О! Их два! Считай меня фетишистом! Я очень люблю твои пальчики! Если бы в этом несчастном мире их не было б –– тогда на фиг этот мир, я бы просто не стал в нем рождаться!
–– Я от тебя уйду.
–– А говоришь, что меня любишь?
–– Да. Люблю.
Закусить губу и обидеться. Но нет.
–– Фантомы, –– мне захотелось разрыдаться, –– блядские, сучьи, сволочные фантомы. Ведь, вас, сук, нет. Ты –– иллюзия. Вы все –– иллюзии. Но, блядь, какие иллюзии! –– я для ума попыхтел сигаретой. –– Фантомы долбаные. Стой, –– чувствуя, что Маргарита пытается мне возразить, я пресек попытку в зародыше. –– Да ты послушай меня, безумная. Таким, как ты, попросту нельзя верить! («Почему?») Да потому, что вы умеете только лгать, хамить и предавать!
–– Я тебя предала?
–– Еще предашь!
–– Да ведь нельзя инкриминировать…
–– О, ага, какие ты словечки знаешь. До чего же приятно пообщаться с сапиенсом. Точнее, с самкой сапиенса.
Маргарита закурила.
–– А ты веришь? –– Маргарита молчала. –– Веришь? –– ко мне тихонько подкрадывалась истерика. –– Нет, конечно. А зачем же ты лжешь? –– я замахал руками, видя, что Маргарита собирается мне возразить. –– Да, ты лжешь. Вся твоя гребаная любовь ни черта не стоит!
–– Почему?
–– Да потому, что ты ничего не можешь. Как, впрочем, и все вы. Заметь: мы встречаемся (тьфу, слово-то какое –– встречаемся!) только у меня. Ты ведь не в состоянии придти и вымыть блюдце, запачканное жаренным яйцом. Брезгуешь! Что, не так?! Да так всегда. Думаешь, я дрейфую, занимаясь серфингом? Я, знаешь ли, тоже брезглив. Но по-другому. Бляди. Дурные, дурные гнусные бляди.
Дальше. Дальше, Маргарита! Знаешь, если честно, хватит с меня. Хватит! Мрази. Твои слова не стоят ничего. Маргарита, на хрен, –– я настолько приблизился к ней с горящей сигаретой, что она испугалась и отдернулась на подушку, –– ну скажи что-нибудь путное, и хватит лепетать на тему, что мы живем в эдаком мире и все такое прочее. Как вы меня достали, уродки. Запал иссяк. Мне не возражали, а бессмысленность спора с самим собой казалась нелепицей.
Маргарита стала заплетать косу. Ага, пора. Разве что сходить на хухню, глотнуть остывшего чаю, посетить туалет, надеть те самые сандалии и почесать на хауз, благо до него недалеко.
Нет, все, конечно было не так просто. Мне хотелось сказать что-нибудь умное напоследок. Я чувствовал себя не более лучше, чем распяленная птичья тушка в кулинарии, но не мог удержаться, чтоб не сказать, что-нибудь эдакое завернуть, но сдержался.
И все-таки спросил:
–– А почему мы ссоримся?
Ушел.
* * *
Через несколько дней вернулся, и мы продожили. Синё –– в витрине дома –– дома, примыкающего перпендикулярно к жилищу –– «точке» Маргариты. На первом этаже располагался лабаз. Хозтовары, господи, как это было похабно. Я тонул в синеве.
За стеклом ходили какие-то люди. Люди ли? Они перемещали предметы, это было какой-то феерией, сути которой существа не понимали, да это и не входило в их задачу. Синее, все синее. Было очень приятно. Щемило только как-то. Марианна. Она погибла самым нелепым образом, вот так же, похоже, любуясь в стекле небом –– а тут вот какая история: не справился с управлением, замечательная формулировка. Бывают случаи куда более нелепые –– мне еще и не такое рассказывали, например: стоит человек на тротуаре аж метрах в двух или даже более от проезжей части, покуривает себе сигаретку, смотрит в чудесноe небо, слушает соловьев. На тебе! Какой-то идиот делает странный маневр; водитель автобуса, дабы избежать столкновения, психоделически порачивает руль –– и вот вам результат: всего-то полдесятка трупиков. Обычное дело, скажет любой патологоанатом, видали мы еще и не такое гуро. Хорошо, наверно, им быть, патологоанатомом. А если бы в жертвах оказалась его любимая? Ладно, хватит спекулировать.
Я любил Марианну. Как я ее любил! О, вашу мать, я был готов порвать этот дебильный мир на части. Хрень! О на была больше этого лажового мира. А чем все кончилось? Какой-то странной жопою. Но перед этим вышла еще одна фуфлятина.