Дурацкое пространство

Маргарита ходила к нам и действительно спасала в некотором роде кассу. Однако этого было мало; в конце концов дурдом сказался на моей зарплате, и весьма резко. Кегль, конечно, только разводил руками. Все это дерьмо мне не нравилось; тупил. Я уже, будучи предателем, в третий раз наведывался в «Багровый закат», интересуясь, не освободилась ли там в конце концов долгожданная вакансия. Марфа Петровна, виновато глядя в пол, бормотала: «Да, нелегкие времена, Матвей. Ставки пока нет. Хотя Наташа вроде бы собирается в декрет. А черт ее знает, Наташу, –– глаза Марфы Петровны мигали, словно цветные лампы на магнитоле, –– пойдет она в декрет или нет! От кого она залетела? И залетела ли вообще?»

Я хорошо знал Наташу –– учились в параллельных группах и стажировались вместе. Наташа, по моим понятиям, блюла мораль. Какова ее судьба? Хорошо, если ей придется няньчить детей. Двух. А лучше трех.

Включил аллертность, развернулся к тупым плакатам, обещающим райские наслаждения и почесал. Марфа Петровна квохтала: «Ну куда же ты, Матвейчик, давай хотя бы чаю попьем! У меня есть хороший!»

Пересекая проезжую, я думал о Маргарите. Меня чуть не сбил какой-то дурной «Ауди». Вот еще радость, подумал я. Слушай, значит. По латыни это, бакланят, так.

Перебрался на другую сторону улицы; жалобно-виноватые вопли Марфуши приглушились.

Оглянулся. Она заглохла. Видимо, пошла парить мозги Наташе. Идиотки, надеюсь, пришли к консенсусу.

Тропинка (нет, не аллея, а тропинка) вела меня на Фестивальную. А я туда не хотел. Видимо, мне нечего было сказать Маргарите. Или много чего. Пришлось свернуть вбок. Направо.

Плюхнулся на скамейку и стал созерцать домишко, спаленный бомжами. Неудачно я расположился: совсем неподалеку находилась сто пятая, и я, блин, дождался. Илона –– ну надо ж, какое совпадение! –– некоторое время смотрела на меня, потом кивнула сама себе блондиночным, на хрен, хвостиком, и изрекла:

–– Опять нажрался, сволочь.

Руки похлопали по карманам халата в поисках сигарет. Нашлись. Чирк.

–– М-да-а, –– романтично прищуриваясь (так ей казалось) –– заявила Илона.

–– Вот тебе, –– не менее романтично заявил я, показывая кукиш. Показать традиционный американский жест мне то ли не хватило воспитания, то ли чувства юмора.

Илона, хихикнув, бросила недокуренную сигарету и свалила к своей чокнутой работе –– спасать кого угодно от смерти, разве что только не своего бывшего мужа.

А я не пил! На хрен мне было пить, если меня ждала Маргарита! Я был уверен в этом.

* * *

На работу я просто начал забивать. Все больше и больше я прислушивался к рассказам Марго, а они не давали скучать.

–– Матвей… –– она опрокинула стопарь. Вот алкоголичка.

Терпеть не могу подобных предисловий. Кто-то из этих великих психологов сказал: самый сладчайший звук для слуха человеческого –– это звук его имени. Чушь собачья.

–– Что же делать-то… Что делать… –– Маргарита решила поползать по дивану в поисках зажигалки. Я вынул свое заранее припасенное быстрое пламя. Специально для Маргариты.

Мразь. Не хватало мне еще одной алкашки. Мразь. Дура.

–– Теперь-то… –– она затягивалась, не озабочиваясь тем, чтобы стряхнуть пепел куда следует. Не-ет, хватит с меня, лучше поехать в парк и фотографировать собственные ноги.

Я знаю, о чем говорю. Пытался вытряхнуть одну идиотку из этого дерьма. Она была возлюбленной, кстати. С пьющими мужиками еще можно иметь дело. У них бывают просветления. С пьющими бабами –– нет. Все, закрыли тему.

–– Маргарита, –– пробакланил я.

–– Мне тяжело.

–– Угу. Понимаю. Мне тоже тяжело.

–– Нет, Матвей, –– она сломала сигарету, выглядело это немного театрально, –– нет. Ничего ты не понимаешь.

–– Ладно, –– я встал, на этот раз обошлось без насекомых. –– Пойду, что ль.

В этот момент я чувствовал себя гордой проституткой. А что, причины были. Во вторую ночь, когда я снова приволок аппаратуру с той же копией, Маргарита под конец заснула, даже всхрапнула слегонца. Только я намеревался на цыпочках выскользнуть, как она повелела подойти к ней (а что я? я был в образе) и взять ее за руку. Что, ошарашило? Меня тоже. Весь майонез был в том, что она обещала мне заплатить. Двести. А не сто сорок. Чуть не рехнулся, держа ее за руку и думая о том, какой же я грязный парнишка.

Она заснула мгновенно. Я тут же включился в игру и стал ее рассматривать.

Имел на это право. Мне было заплачено, я мог делать, что угодно.