Двое строптивых

— Понял? — наставительно вопросил тогда начальник, а на робкое щебетанье молодого рыцаря о том, что можно построить хотя бы маленькое судно для пробы или же поэкспериментировать на каком-либо старом корабле, "столп" все равно отказал: — Этакая посудина при малом волнении или просто на резком повороте черпанет воду — и камнем на дно. Тебя-то не жалко, а вот то, что погубишь с собой деньги и людей, будет прискорбно. Что говоришь? Добровольцев набрать? Вот и получится корабль дураков. Разговор окончен!

Все это живо вспомнилось сейчас итальянцу. Конечно, великий магистр д’Обюссон хорошо к нему относился, но ведь одной из главных заповедей в ордене было послушание начальству, а непосредственным начальством дель Каретто был как раз адмирал. Причем дель Каретто подчинялся ему и как итальянец "столпу" своего "языка", и как предложивший проект корабля — орденскому адмиралу.

Тем временем внимание уже почти дошедших до башни Святого Николая иоаннитов привлекло другое суденышко — небольшая галерка, нахально стремившаяся в военную гавань.

Магистр с интересом стал ждать, как поступит крепостная охрана, и та не подвела: заскрежетали огромные звенья цепи меж башнями Найяка и Ангелов. Проход был прегражден, а с башни Наяйка одиноко "чихнул" выстрел — не слишком близко от суденышка, но не так уж и далеко поднялся водяной столб от попавшего в воду ядра. Галерке не оставалось ничего иного, как остановиться и ждать, когда к ней подплывет быстро оторвавшаяся от берега лодка.

— Неплохо сработали, — похвально отозвался великий магистр, успокаивая разлаявшихся любимцев, поглаживая их по лобастым головам. — Но что-то я флага никак не различу. Ладно, ничего, после узнаем, кто это к нам так рвался, а пока пойдем посмотрим на труды брата Шарля.

…Рыцарь Шарль де Монтолон обладал многими ценными качествами, среди которых нельзя не отметить добросовестность и преизрядные познания в фортификации. Он вел жизнь нелегкую и полную трудов, за что и находился на хорошем счету у магистров ордена, а чтобы оценить всю степень доверия, которое оказал этому рыцарю д’Обюссон, поручив укрепить портовую башню Святого Николая, надо знать, чем она была для города и крепости.

Форт Святого Николая, стоявший на молу в окружении моря, это каменный часовой, и на него первого, в случае чего, должна была обрушиться вся ярость врагов. Когда-то, в более спокойные времена, там находилась церковь одноименного святого, однако нападения мамлюков привели к единственно верному решению — вмуровать церковку в толщу новой цилиндрической башни диаметром 17,3 метра, возведенной в 1464–1467 годах.

Башня стояла на античном молу длиной в 400 метров, на скалистом грунте (что впоследствии и спасло ее от подрыва турками). Именно она — и это сознавали как рыцари, так и османы — была "ключом" от Родоса.

И вот теперь рыцарь Монтолон в присутствии родосского кастеллана показывал великому магистру и его свите свои достижения. Его трудами — хоть и по проекту д’Обюссона — башня, будто дерево с ветвями, обросла полукруглыми башенками, примыкавшими друг к другу. Но эти башенки делались не для украшения, а для защиты, ощетинившись пушками из бойниц, по две в каждой башенке.

Платформа, на которой стояла башня Святого Николая, теперь была защищена частоколом по краю небольшого рва. Также были возведены дополнительные укрепления перед входной башенкой с расчетом защитить ее от предполагаемого огня с берега. В общем, башня вполне могла противостоять посягательствам врагов как с суши, так и с моря.

"Приемная комиссия" обошла большую башню вокруг, потом попала через входную башенку внутрь (проворные собаки не отставали от хозяина), проверила запасы пороха, оружия и провианта, потом поднялась наверх, на обзорную площадку, но не ради инспекции, а больше для удовольствия. Оттуда открывался сказочный вид на город-крепость и возвышавшийся над ним Кастелло — дворец великих магистров, который почти сиял песчаножелтым цветом стен при солнечном свете.

Все было так благодатно-умиротворительно, что порождало беспечность. Разум отказывался допустить даже предположение, что это может быть однажды разрушено — опоганено, сожжено. Донесения, приходившие д’Обюссону о турецких планах, становились все более тревожными, но сейчас, стоя на смотровой площадке, он не хотел им верить. Корреспонденты, предупреждавшие об опасности, могли быть введены в заблуждение хитрыми турками.

Магистр прекрасно знал политику османов: они нарочно год за годом могли держать очередного противника в постоянном страхе и ожидании нападения, чтобы измотать морально и физически. А затем, когда противник будет таким образом истрепан, устанет ждать прихода врагов, махнет на все рукой и решит отдаться на волю судьбы — вот тогда османы и обрушивались всей силой на свою жертву.