Двуликие

– Итак, друг мой. Расскажи, как в твою юную кудрявую голову забрела эта мысль? Неужели из-за девушки из таверны?

Принц хорошо помнил, что однажды он очутился в деревне, где свирепствовал невиданный Зверь. Ник стоял над обрывом, а рядом с заводью, где накатами плыла рябь, земля была покрыта следами громадных лап. Трава была мокрой, и сапоги блестели от влаги. Прогретый воздух пах песком и илом. Внизу Фергюс, склонившись над вмятиной от следа, шептался с охотниками. Ник изображал улыбку, но изнутри его давила тошнота. Он подозвал крестьян и попросил описать Зверя. Они услужливо нарисовали чудовище на влажной земле. Ник присел на корточки, чтобы его тень не заслоняла рисунок.

Он видел перед собой зубастую ящерицу на двух мощных лапах, а память и воображение добавляли подробности: острые лезвия когтей, глаза с бордовыми прожилками, стонущая добыча в зловонной пасти. Ящер из снов был точь-в-точь таким, какого нарисовали крестьяне, и тошнота подступила с новой силой. В голове стояли шипящие звуки заклинаний и сиплые голоса ведьм, которые отбивались от чудовища. Вспоминать это было нелегко.

А потом он поднимался по узкой лестнице в таверне и рассуждал, как рассказать об этом Фергюсу и стоит ли вообще рассказывать. Деревянные полы скрипели под ногами, пока он следовал за призраками и сестрой. Ник остановился в дверном проеме и, наполовину там, наполовину в своих мыслях, ожидал окончания скандальной сцены между Маргарет и Харео. Пахло едой. Служанка задела принца, проходя мимо, и он поднял на нее взгляд. Она быстро отвернулась, махнув светло-розовыми волосами. Ник вздрогнул. Он схватил ее за руку и развернул к себе. Девушка замерла, а бокалы на подносе зазвенели в ее дрожащих руках. Заунывный шипящий голос вновь вспыхнул в памяти, но на этот раз он принадлежал не ведьмам, ставшим жертвами ящера, а темной фигуре в лесу – той, которую принц едва заметил после нападения на карету. Тогда среди деревьев стояла девушка в черном плаще, и Ник видел ее розовые локоны. Прежде он считал, что зрение обмануло его, что это свет так падал на светлые волосы, придавая им пленительный оттенок лепестков розы. Теперь же Ник узнал девушку. А когда она бесследно исчезла из запертой комнаты таверны, принц окончательно связал все воедино и уверился: она ведьма.

Ник загорелся своей идеей. Кто, если не ведьма, поможет Нику разобраться в снах?

– У меня много свободного времени, которое я мог бы направить на свершение благих дел, – пояснил принц.

Фергюс прищурился и недоверчиво посмотрел на Ника. Благие дела и инквизиция, конечно, в каком-то смысле сочетались между собой, но можно было бы поискать и другую службу.

– Знаешь, что я об этом думаю, друг мой?

– Что это отвратительная идея? – предположил Ник. – Что это тяжело, это холод, голод, лишения и все такое?

– А ты догадливый.

– Не догадливый, просто вы об этом уже говорили, – улыбнулся принц. – Возьмите меня в инквизицию. Я справлюсь!

Советник-инквизитор все с тем же прищуром смотрел на Ника. Сомнение, но также и интерес читались на его морщинистом лице. Он выдержал долгую паузу.

– Лишь избранные удостаиваются чести работать на меня, – надменно произнес Фергюс.

– Я принц, это делает меня избранным? – не смутился Ник.

Он взобрался на вершину башни, и теперь никакие устрашающие речи и взгляды не могли заставить его отказаться от намеченной цели.

Лорд Кединберг промолчал. Ник дал ему еще немного времени подумать, потом повторил вопрос:

– Так я могу работать с вами?

– Ты понимаешь, что я не обманывал тебя и не преувеличивал сложность этой работы? Мои призраки днями и ночами без движения сидят в засаде. Терпят голод и холод, устают от вечных погонь. Их презирают и ненавидят люди, которых они допрашивают. Их называют «монт-д’этальскими крысами». У них нет другой жизни, кроме жизни призрака. Готов к этому, принц?

– Готов, – уверенно подтвердил Ник, хотя такое будущее не очень-то приходилось ему по душе. – Я не понимаю, зачем вы вечно всех пытаетесь напугать?

– Затем, что я инквизитор. Как иначе я добьюсь честного ответа?

– Хорошим отношением. Или хотя бы лестью.

Фергюс рассмеялся. Но не по-доброму, нет, скорее жутким безысходным смехом.

– Был бы я молод и красив, как раньше, я бы, может, и заставил людей быть преданными благодаря хорошему к ним отношению. Эх, не поверишь, а ведь когда-то у меня были ярко-голубые, точно лазурь, глаза и густые черные волосы, – мечтательно произнес советник, обернувшись на свой портрет в юности. После потер лысую голову, и угрюмость вернулась к нему. – Но то время безвозвратно ушло. Страх – вот мое оружие. Но что-то мы с тобой заболтались. Пойдем.