Его прощальный поклон

В дальнем конце просторной комнаты, обшитой дубовой панелью и уставленной рядами книжных полок, висела занавесь. Фон Борк ее отдернул, и фон Херлинг увидел внушительных размеров сейф, окованный медью. Фон Борк снял с часовой цепочки небольшой ключ и после долгих манипуляций над замком распахнул тяжелую дверцу.

– Прошу, – сказал он, жестом приглашая гостя и сам отступая в сторону.

Свет бил в открытый сейф, и секретарь посольства с живейшим любопытством разглядывал его многочисленные отделения. На каждом была табличка – водя по ним взглядом, фон Херлинг читал «Броды», «Охрана портов», «Аэропланы», «Ирландия», «Египет», «Укрепления Портсмута», «Ламанш», «Розайт"14 и десятки других. Все отделения были набиты документами, чертежами и планами. – Грандиозно! – сказал секретарь. Отложив сигару, он не громко похлопал мясистыми ладонями. – И всего за четыре года, барон. Не так уж плохо для помещика, выпивохи и охотника. Но бриллианта, который должен увенчать мою коллекцию, здесь еще нет – скоро он прибудет, и ему уже приготовлена оправа.

Фон Борк указал на отделение с надписью «Военно-морская сигнализация».

– Но ведь у вас тут уже достаточно солидное досье…

– Устарело, пустые бумажки. Адмиралтейство каким-то образом проведало, забило тревогу, и все коды были изменены. Да, вот это был удар! Никогда еще не получал я такого афронта. Но помощью моей чековой книжки и молодчины Олтемонта сегодня же вечером все будет улажено.

Барон глянул на свои часы – у него вырвалось гортанное восклицание, выразившее досаду.

– Нет, право, больше ждать не могу. Вы представляете себе как сейчас все кипит на Карлтон-Террас15, – каждый из нас должен быть на своем посту. Я надеялся привезти новости о вашем последнем улове. Разве ваш Олтемонт не назначил точно часа, когда придет? Фон Борк пододвинул ему телеграмму: «Буду непременно. Вечером привезу новые запальные свечи. Олтемонт». – Запальные свечи? – Видите ли, он выдает себя за механика, а у меня тут целый гараж. В нашем с ним коде все обозначено терминами автомобильных деталей. Пишет о радиаторе – имеется в виду линейный корабль, а насос для масла – это крейсер. Запальные свечи – значит военно-морская сигнализация.

– Отослано из Портсмута в полдень, – сказал секретарь, взглянув на телеграмму.

– Между прочим, сколько вы ему платите?

– Пятьсот фунтов дам только за это поручение. И еще, конечно, плачу регулярное жалованье.

– Недурно загребает. Они полезны, эти изменники родины, но как-то обидно столько платить за предательство.

– На Олтемонта мне денег не жалко. Отлично работает. Пусть я плачу ему много, зато он поставляет «настоящий товар», по его собственному выражению. Кроме того, он вовсе не изменник. Уверяю вас, что касается отношения к Англии, то наш самый прогерманский юнкер – нежный голубок по сравнению с озлобленным американским ирландцем.

– Вот как! Он американский ирландец?

– Послушали бы, как он говорит, у вас не осталось бы на этот счет сомнений. Поверите ли, иной раз я с трудом его понимаю. Он словно бы объявил войну не только Англии, но и английскому языку. Вы в самом деле больше не можете ждать? Он должен быть с минуты на минуту.

– Нет. Очень сожалею, но я и так задержался. Ждем вас завтра рано утром. Если вам удастся пронести папку с сигнальными кодами под самым носом у герцога Йоркского16, можете считать это блистательным финалом всей вашей английской эпопеи. Ого! Токайское! Он кивнул на тщательно закупоренную, покрытую пылью бутылку, стоявшую на подносе вместе с двумя бокалами.

– Позвольте предложить вам бокал на дорогу?

– Нет, благодарю. А у вас, по-видимому, готовится кутеж?

– Олтемонт – тонкий знаток вин, мое токайское пришлось ему по вкусу. Он очень самолюбив, легко обижается, приходится его задабривать. Да, с ним не так-то просто, смею вас уверить.

Они снова вышли на террасу и направились в дальний ее конец, – и тотчас огромная машина барона, стоявшая в той стороне, задрожала и загудела от легкого прикосновения шофера.

– Вон то, вероятно, огни Хариджа, – сказал секретарь, натягивая дорожный плащ. – Как все выглядит спокойно, мирно. Через какую-нибудь неделю здесь загорятся другие огни, английский берег утратит свой идиллический вид. Да и небеса тоже, если наш славный Цеппелин сдержит свои обещания. А это кто там?

В доме свет горел только в одном окне – там за столом, на котором стояла лампа, сидела симпатичная румяная старушка в деревенском чепце. Она склонилась над вязаньем и время от времени прерывала работу, чтобы погладить большого черного кота, примостившегося на табурете возле нее.

– Марта, служанка. Только ее одну я поставил при доме.

Секретарь издал смешок.

– Она кажется олицетворением Британии – погружена в себя и благодушно дремлет. Ну, фон Борк, au revoir.