Элоиза и Абеляр

Но Абеляр придерживался иного мнения. По отношению к Ансельму Ланскому он употребляет лишь слова, выражающие пренебрежение и даже презрение: «Я отправился послушать этого старца. Своей репутацией он был, по правде сказать, обязан скорее лишь рутине, силе привычки, чем уму и памяти… Он обладал поразительной, чудесной легкостью речи, но речь его была бедна содержанием и лишена смысла». Далее следуют не очень лестные сравнения: Абеляр утверждает, что Ансельм подобен огню, производящему лишь дым, но не дающему света, что он похож на мощное дерево, которое при ближайшем рассмотрении оказывается бесплодной смоковницей, той самой, что упоминается в Евангелии, и т. д.

Укрепившись в своем мнении, Абеляр демонстрирует на уроках Ансельма все меньшее усердие. Если верить Абеляру на слово, то некоторые из его соучеников, уязвленные подобным поведением, рассказали о нем учителю, дабы пробудить его ревность и обратить ее против Абеляра. Среди этих учеников-ябед были два человека, сыгравшие свою особую роль в истории Абеляра, — Альберик Реймсский и один из его друзей, некий уроженец города Новары (Италия) по имени Лотульф, впоследствии ставший именоваться Ломбардским. Мы вскоре встретимся с ними обоими, когда они будут преподавать в Реймсе. Несомненно, они находились в той группе школяров, которые однажды вечером после лекции и после окончания ученого спора завели с Абеляром вполне свойский и, быть может, несколько шутливый разговор. И один из них спросил у Абеляра, что ему дает изучение Священного Писания, ему, прежде занимавшемуся лишь свободными искусствами. (Совершенно очевидно, что Абеляр уже тогда обрел достаточную известность своими познаниями в этой сфере, чтобы его мнения и впечатления представляли определенный интерес для соучеников). Абеляр ответил, что чтение и изучение Священного Писания — самое полезное, самое благотворное занятие, но, по его мнению, вполне достаточно было бы иметь собственно текст Библии и глоссы для того, чтобы истолковывать некоторые темные места; итак, комментарий наставника представлялся ему совершенно бесполезным. Собеседники Абеляра принялись выражать свое изумление, и вот уже мэтр Пьер оказался втянут в спор и вынужден принять вызов. Его спрашивают, способен ли он сам «сымпровизировать», то есть сделать без подготовки комментарий к Священному Писанию. Бретонец не вправе уклониться от выполнения данных обещаний, а ведь Абеляр — бретонец… Он предлагает, чтобы для него выбрали отрывок из Священного Писания с одной-единственной глоссой, и он «прочтет» его публично. Присутствующие расхохотались; школяры договорились между собой, что предложат Абеляру для исследования и толкования отрывок из Книги пророка Иезекииля, чьи пророчества не могут считаться легкими и ясными для понимания. «Общий сбор» был назначен на следующий день.

Абеляр уединился с текстом и глоссой, провел ночь за подготовкой и на следующий день прочитал свою первую публичную лекцию по богословию. Слушателей было немного: школяры не верили, что он зайдет так далеко, вернее, выполнит свое, вроде бы шутливое, обещание. Однако, по словам Абеляра, «те, кто меня слушал, пришли в такое восхищение от моей лекции, что принялись расточать ей похвалы и побуждали меня продолжить применять тот же метод в следующем комментарии. Слух о моей первой лекции распространился среди школяров, и те, кто не присутствовал на ней, поспешили прийти на вторую и третью, горя желанием записать мои толкования». Абеляру было достаточно подняться на кафедру, и успех уже был обеспечен, ибо доводы его обладали, как мы сейчас скажем, «железной», или «неумолимой» логикой, а комментарий был столь изящен и утончен, что свидетельствовал о чрезвычайной изощренности его ума. Абеляр, почти не изучавший прежде богословие, мгновенно превратился в глазах слушателей в знатока науки всех наук, которую вскоре нарекли теологией.