Фальшивомонетчик

В потайной комнате было душно, пластами висел сизый табачный дым, пахло типографской краской и немытым человеческим телом. Почти все наличное пространство комнаты занимала гудящая, лязгающая машина - некий гибрид печатного станка Гутенберга и современного промышленного робота. С большого барабана медленно сматывалась лента бумаги, снабженная водяными знаками, в чечеточном ритме шлепали разнообразные клише и штемпели, нумератор, управляемый датчиком случайных чисел, выставлял в положенном месте семизначный номер, гильотинный нож отрубал от ленты готовые купюры, которые, пройдя напоследок еще через один аппарат, придававший им потертый и засаленный вид, огромными бабочками выпархивали в картонный ящик из-под импортных консервов. В углу на табуретке дремал Боря Каплун, главный конструктор, единственный строитель и вечный раб этой машины - золотые руки, светлая головушка, голубиная душа, горькая пьянь.

Под тяжелым взглядом Клещова он проснулся и радостно осклабился:

- Кто к нам пришел! Шефу-у-у-ля! А я тебе, шефуля, миллион напечатал. Ты теперь богат, как Ротшильд. Надо бы спрыснуть это дело!

- Перебьешься, - буркнул Клещов, поймав в воздухе очередную купюру. Да, все точно! Имеются дефекты в защитной сетке. А про надписи на гербе он и раньше знал. Как-никак сам клише резал. Полжизни, считай, на это дело ушло, и все впустую!

Единственным предметом - кроме физкультуры, конечно, - по которому Клещов в школе, а потом и в училище полиграфистов имел твердую пятерку, было черчение.

Первую свою фальшивку он изготовил пятнадцати лет от роду на клочке синей тетрадной обложки при помощи линейки, школьного рейсфедера и туши. Это был билет в кинотеатр на популярный в то время двухсерийный фильм "Великолепная семерка". Билет получился - лучше настоящего. В училище Клещов занялся изготовлением медицинских справок, освобождавших от занятий - не задаром, конечно. Печати и штампы перекатывал со старых, использованных бланков свежесваренным крутым яйцом. Научился виртуозно копировать любые почерки. Сгорел по глупости. Понадеявшись, что никто не станет вчитываться в неразборчивые "медицинские" каракули, выставил в очередной справке диагноз: "Вывих пищевода". Разбирательство было долгим и шумным, однако по молодости лет его пожалели - дали доучиться.

Впрочем, все это в конечном итоге можно было считать шуточками. Настоящая работа началась много позже, когда Клещовым уже овладела неудержимая страсть к деньгам. Времена "трудные, но светлые" как раз сменились временами легкими, но темными.

В памяти Клещова этот момент почему-то ассоциировался с исчезновением в гастрономах колбасы, началом джинсовой эпопеи и первыми судорогами книжного бума. Многие его сверстники и, что самое обидное, даже знакомые стали обзаводиться машинами, дачами, кооперативными берлогами, импортным барахлом. Не за зарплату, само собой. Всего этого хотелось и Клещову. Да еще как хотелось! Может быть, впервые в жизни он задумался всерьез и надолго. Единственное, что он умел делать в совершенстве, - чертить, рисовать, копировать. Вывод напрашивался сам собой. Первую фальшивую десятку он рисовал целый месяц, все вечера напролет. За зиму он основательно подпортил зрение, но набил руку. Трудностей со сбытом на первых порах не было, однако во время пятой или шестой попытки, уже подходя с покупками к кассе, он заметил, что каждый предъявленный червонец подвергается скрупулезному осмотру. Как на беду, других денег с собой у Клещова не имелось. Он попробовал повернуть назад - не удалось, напирала нахватавшаяся дефицитов толпа. Пришлось притвориться безденежным пьяницей. Из магазина его выдворили за шкирку, к счастью, без мордобития. Наутро Клещов ощутил где-то в сердце тоненькое булавочное острие, которое впоследствии всегда сопровождало его, то почти исчезая на время, то разрастаясь до размеров кинжала.