Я отправился в Лас-Вегас, конечно, не с таким шиком, к тому же в совершенном одиночестве. Но моя карьера только начиналась, и я был настроен субсидировать лишь одного человека — самого себя. Поначалу турне складывалось удачно: за несколько часов в одном казино я выиграл почти тысячу. Стратегия моя была проста: ставить пять долларов, если в колоде больше мелких карт, и несколько сотен, если больше крупных. Меняя ставки и точно отслеживая карты, я имел над казино небольшой перевес. «Двадцать одно» — это единственная игра, в которой посетитель может постоянно обставлять заведение, и к тому же я играл только в нее. Поскольку я продолжал выигрывать, распорядители столов стали ко мне присматриваться. Их немедленно выводила из себя
Я вышел в полном восторге: сколько я читал про карточных профессионалов, — они гордились, когда их выпроваживали из заведения! Но я и представить не мог, что когда-нибудь могут выставить за то же и меня. Теперь я принадлежал к числу избранных.
Но восторга хватило ненадолго. В следующем заведении счастье мне изменило, и я стал проигрывать чуть ли не на каждой ставке. Эти повторяющиеся проигрыши были совершенно непостижимыми, но я твердо верил в свою стратегию и ставил упорно, тщательно отслеживая вышедшие карты и меняя ставки соответственно ситуации. Мне оставалось терпеливо ждать и надеяться, что в конце концов такая стратегия все-таки принесет успех. Я не послушался крупье, который, видя, что удача покинула меня, посоветовал мне закончить и хорошо отоспаться; я совершенно забыл мудрое напоминание знаменитого Джона Мейнарда Кейнса: «В долгосрочной перспективе мы все умрем».
Для меня долгосрочная перспектива ограничилась часом или около того: к тому времени я быт уже мертв, ибо потерял почти все деньги. Я едва мог наскрести на дежурную отбивную за три доллара девяносто девять центов и такси до аэропорта. Пятница тринадцатого все-таки вышла тогда боком.
Поэтому сейчас я был даже доволен, что у меня только день перерыва, и отнюдь не стремился вновь попытать счастья. Искушение хоть на день съездить в Атлантик-Сити я победил без труда: в конце концов, разве у меня теперь не было массы шансов для более крупной игры в Morgan Stanley?
С тех самых пор, как 16 сентября 1935 года Morgan Stanley открыл свою уставленную цветами штаб-квартиру на Уолл-стрит, 2, он продолжал оставаться лидирующим международным инвестиционным банком. Может, это странно, но своим рождением Morgan Stanley обязан не конкретному человеку, а закону. В качестве реакции на спекулятивный бум 1920-х, Великий крах 1929 года и Великую депрессию конгресс в 1933 году принял закон Гласа-Стигалла. Этот акт отражал общественное беспокойство по поводу опасного слияния традиционных банковских операций и операций с ценными бумагами и обязывал американские банки заниматься либо тем, либо другим. Частный банк J. P. Morgan & Company, бывший членом Нью-Йоркской фондовой биржи, предпочел остаться традиционным банкирским домом; но несколько его сотрудников отделились и организовали фирму по торговле ценными бумагами. Так и родился Morgan Stanley.
С 1930-х годов банк неизменно входил в группу «самой тугой мошны»; так называли с полдюжины инвестиционных банков, которые держали самые прибыльные позиции в инвестиционном бизнесе. В разные времена различные фирмы, подобно персонажам длинной пьесы, входили в эту группу и выходили из нее. Первые звезды либо потускнели (Dillon Read; Kuhn, Loeb and Company), либо нашли совершенно ужасную кончину (Drexel Burn-ham Lambert). Сейчас среди лидеров в основном новички (Goldman Sachs; Merrill Lynch; Salomon Brothers; Donaldson, Lufkin&Jenrette), и только один Morgan Stanley уже шестьдесят с лишним лет сохраняет свою роль в инвестиционном бизнесе.