Флот и крепость. Синопский бой

В городе весело горели огни, хотя на глаз и не казалось, чтобы этих огней было больше, чем всегда; Синопская победа не праздновалась и в городе, — не отдавалось такого приказа светлейшим. Да и странно было бы праздновать победу, в то время когда виновники торжества сидели в карантине.

Нахимов засветло побывал на всех судах своей эскадры, поздравляя виновников еще и другого торжества — торжества над бурным морем, не только над сотнями турецких орудий, береговых и морских. Раненые суда, как и раненые матросы в судовых госпиталях, очень волновали Павла Степановича теперь, когда он сидел в кают-компании «Константина» со всеми приглашенными на ужин.

— Бедному Майстренко с «Ростислава» выжгло взрывом оба глаза, — говорил он. — Страдает, мучается, хотя и терпит… Его бы теперь же в госпиталь на берег — там у лекарей больше средств утихомирить боль; а вот на поди, — нельзя отправить на берег! Терпи, матрос!.. И сколько их там, на «Ростиславе», положительно вповалку лежат; однако и для них не сделал исключения князь!.. Признаться, не понимаю-с… Совершенно не в состоянии понять-с… Матросы-то чем же оказались виноваты? За что на них наложили взыскание?.. А вы, Владимир Иванович, какого редкостного штурмана лишились, — обратился он к Истомину. — Какая потеря для всего флота — этот штабс-капитан Родионов!

— Он держится бодро, хотя, конечно, страдает, — отозвался Истомин. — Главное, что его мучает, — как жена его встретит, безрукого… И что замечательно, говорит, руки по самое плечо нет, а чувствую все время, что пальцы на этой самой руке очень болят и их вроде как сводит судорогой…

— Чем же ему оторвало руку? — справился Панфилов. — Ядром или…

— Ядром… Мичман Ребиндер с верхней батареи кричал Родионову на ют: «Укажите направление батарее!..» За дымом с нижних деков Ребиндеру не было видно, куда стрелять, а береговая батарея лепила в нас ядро за ядром… Родионов Ребиндера все-таки расслышал, и ему с юта было, конечно, гораздо виднее, но тут вдруг ядро попадает в катер, от катера щепки летят прямо в лицо Родионову… Он левой рукой обтирал кровь с лица, а правую протянул, чтобы дать направление мичману, и вот тут-то как раз ядро и ударило в эту руку — оторвало прочь… Так что сначала рука Родионова упала на шканцы, а потом и он сам… Да, веселый такой человек всегда был, что как-то даже не верится, что больше уж ему не придется служить во флоте… И мичман все тоскует. «Если бы не я, говорит, со своим глупым вопросом, ничего бы такого не случилось!»

— Да, вот-с, ждет жена и не знает, что случилось с мужем, ждут жены матросов и тоже не знают, — и с той стороны и с этой напрасные только волнения, вот что-с, — сказал Нахимов. — И хотя бы князь приказал доставить нам лес для починки судов, однако же и этого нет… А что, если неприятельский флот подойдет к Севастополю, а? Как мы тогда? Ведь мы его в таком состоянии и встретить не можем, вот что-с! Вот это будет тогда позор так позор, когда нам придется прятаться от противника за свои форты-с!

— Не в этом ли и заключена причина карантинных флагов? — спросил его Новосильский. — Есть такая украинская поговорка: «Круты, та не перекручуй!» Вот это, мне так кажется, Павел Степанович, нам и хотел внушить князь: «Перекрутили, мол, шельмецы!..» Послали, дескать, вашу свору только заполевать оленя, а вы его слопали совсем с требухой.

— Хорош олень! — засмеялся Панфилов, который хотя и не был сам участником боя, но по «Марии» мог судить о силе турецкого огня.

— Да ведь у князя об этом звере свое понятие, а в Петербурге он, может быть, кажется и совсем ручным, — объяснил Новосильский.

— Мы наказаны, это очевидно, — сказал Кутров. — Карантинные флаги — просто дисциплинарная мера!

— Эскадра пришла и с приходу посажена под арест вся в целом, — уточнил его слова Кузнецов, а Микрюков дополнил:

— Особенный гнев князя вызвал, конечно, капитан Барановский, тем, что переломил себе обе ноги мачтой!

— Да, вот, господа, потерял наш флот очень хорошего штаб-офицера! Жаль, весьма жаль! — покачал головой Нахимов. — Говорил мне Земан, что одну ногу придется, пожалуй, отрезать; и куда же он тогда, бедный? Хотя бы смотрителем в какой-нибудь лазарет взяли.

— Земан говорит одно, а в нашем госпитале на берегу, может быть, сказали бы и другое, — заметил Истомин. — Ведь раны такого свойства не могут ждать, когда карантинные флаги прикажут снять с судов. Не снять ли с «Марии» Барановского этой ночью, да не отправить ли его в госпиталь?

Нахимов отозвался на это не совсем определенно, однако для всех понятно: