Фрайди

— Разве я такая дремучая дура? Я постараюсь втолковать ему, что это честь — позировать настоящему художнику.

Скажи ему просто, что позировала для Джо голой, — и пусть он это переварит.

Конечно. Но это будет всего лишь первый ход…

О-ля-ля! Не собрался ли тут кто-то совратить Хьюго? Даже по моим понятиям, это слишком. Оставь Папу Хьюго в покое.

Это же для Джо, глупая. Впрочем, Хьюго я слишком многим обязана — так что не стоит выкручивать ему руки.

А зря. Это было бы поучительное зрелище. У него рука толще, чем у нас ляжка.

Я же в переносном смысле…

— Только Джо не должен говорить Хьюго, как будет называться картина. Тут уж он точно откажется. Скажет: святотатство. Но ты мне так и не рассказала, где Джо учился живописи.

— В четырнадцать лет его замели в полицейский участок и оставили до утра. И Джо от нечего делать стал делать наброски — и дежурный сержант их увидел. Тогда он взял Джо, вычеркнул его имя из списка задержанных, отвел к священнику — и потом вместе со священником они отвели его к местному художнику, который был довольно известен и довольно богат. Он посмотрел работы Джо, и они заключили сделку: Джо должен был позировать, а за это мог жить в студии, пользоваться всеми материалами, наблюдать, учиться — ну, и прочее. Вот так Джо выскользнул из рук своей мамочки… это была самая большая удача в его жизни. У художника была то ли жена, то ли любовница… одна из его натурщиц… и всего одна кровать в студии. Там они и спали втроем. И всем это очень нравилось. Но, кроме как спать, этот художник, мистер Тони, совершенно свирепо школил Джо, не позволял ему писать широкой кистью, небрежничать в рисунке — ну, и прочие модные вещи. Джо изучил всю академическую школу: анатомию, композицию, технику письма… И Джо поверил в себя — и стал тем, кто он есть…

— …если хочешь, можешь положиться на мой совет. Я кое-что знала о матери Джо, потому что Юнис была моей секретаршей…

Босс, ты врешь! Я ничего о ней не говорила.

Вру — но для пользы дела.

— …она была — и осталась — свиньей и живет как свинья. Эта студия не такая уж большая, и если ты будешь содержать ее в порядке, Джо никогда — слышишь: никогда! — тебя не бросит. Но грязный унитаз и посуда в раковине напоминают ему о матери… ты меня понимаешь?

— Да, но… где взять время? Я почти непрерывно позирую…

— Старайся, сладкая. За счет сна. Джо заслуживает любых усилий. Но мы заговорили о мытье посуды. Для тебя это каторга, а для меня — роскошь. Потому что — символ свободы. Смотри: я уйду, и вы останетесь вдвоем. Со мной же всегда как минимум четверо. А в доме, если сосчитать всех — то одних только взрослых шестьдесят человек.

— Бедная Джоан!

— Вот именно. И вроде бы все они нужны и незаменимы. Смешно. Они все должны, кажется, облегчать мне жизнь — а на самом деле я шагу не могу ступить сама, сплошные проблемы, никакой приватности…

— Но если тебе так тяжело — почему не бросить все, не начать сначала?

— Я не представляю, как это можно сделать — технически. Переехать, выйти из-под охраны — и меня похитят или убьют, двух дней не протяну. Избавиться от денег практически невозможно… но даже если бы я и смогла — никто бы не поверил, и исход был бы тот же. Наконец, как быть с теми людьми, которые работают на меня? Я просто не могу выбросить их за дверь… Короче, я в большом затруднении. Но наличие денег — это не только неудобства. Это и определенные преимущества в преодолении этих неудобств. Я думаю, мои проблемы все-таки разрешимы, надо только найти способ… и я его найду. Может быть, все просто. Скажем, сменить внешность, имя, переехать…

— О, нет! Нельзя менять такую внешность!

— Эту внешность… Ты права, сладкая: это лицо Юнис, и мне оно лишь доверено. Буду носить вуаль… Но способ должен быть!

— Я не понимаю, — зачарованно сказала Джоан. — Я не понимаю, как он это делает…

Она не могла оторвать глаз от картины. Две нимфы на лугу были чувственны, сладострастны, упоены друг дружкой — но в то же время Джоан знала, что это она и Гиги валяются на старой портьере и болтают о всякой всячине, начиная от алкоголизма и кончая мытьем посуды.

— …просто холст, краска — а у меня соски встают и внизу все сжимается…

— Обман зрения, — сказал Джо.

— Обман зрения?! — возмутилась Джоан. — Да что ты понимаешь, жалкий мазилка? Это настоящая эмпатия! Джо, я хочу купить эту картину.

— Нет.

— Почему? О, срань! Ты собирался продать это какой-нибудь старой бляди? Поверь, мне перевалило за сто — и я вполне подхожу под это определение…

— Твоя.

— Что? Нет, Джо. Так я не могу. Ты же писал ее на продажу… Гиги, ну, помоги же мне!..

Гиги промолчала.