Фронт без линии фронта

Взяв вилы и окинув хозяйским оком стожок, Иван замечает непорядок — стожок покосился на сторону: кто-то выдернул из него несколько охапок сена. След ведет к ивняку. «Чи не хлопци, часом?» — думает Иван и идет к кустарнику. Раздвинул заросли, глядит и глазам своим не верит: сидит на охапке сена человек в военной гимнастерке, ногу перебинтовывает. «Лисовий?» — мелькает мысль. Осторожно отодвигается назад, но неизвестный вдруг оборачивается и смотрит на Ивана. Не растерявшись, крестьянин спрашивает:

— Не надо ль помочь, добрый человек?

Незнакомец поднимается и, прихрамывая, выбирается из кустов…

— Беда стряслася, дед, от своих отстал, — скороговоркой говорит незнакомец. — Слышь, бухают? Это наши уже на Шурдене воюют. А я вот тут… Осколком мины ногу цапнуло… — И, приметив возле стога лишь порожний возок, а на старике заплатанный кожушок, уже спокойно, даже несколько развязным тоном добавляет: — Может, старина, подкинешь меня до Шурдена? В долгу не останусь. А то мне туда до своих во как надо! — проводит он под подбородком ребром ладони.

Иван Загарий, почесав голову и пожав плечами, в нерешительности топчется на месте и затем, как бы в раздумье, говорит:

— Гм… А как же сено-то? Худоба без корма останется…

— Христом богом прошу, — умоляет незнакомец. — Хочешь, часы дам? — И он снимает с руки часы и протягивает крестьянину. — Бери, только до Шурдена довези.

— Ну, разве что за часы… это можно. — И крестьянин, изобразив на лице довольную мину, опускает часы в карман. — Тоди будемо собираться, — говорит он и деловито шагает к хуре, чтобы набрать сена.

Раненый ковыляет к стожку, садится на охапку сена и спрашивает:

— Если ехать не по шоссе, а проселочной дорогой, ближе будет?

— Ни, по шляху намного ближе, — отвечает старик. — Та мени все одно, куды скажете… — Вытянув из кармана часы, хитро улыбается: — За такий трофей не тильки до Шурдена, до самой Польши довезу.

— Тогда поезжай лучше проселочной!

— Что ж, проселочной так проселочной…

Иван поправляет сбрую и, положив на хуру охапку сена, подходит к раненому и услужливо говорит:

— Во, и готово! Опирайся, добрый человек, на мене и залазь на возок.

Незнакомец забирается на хуру и уже приказывает:

— Поторапливайся! Время дорого! А меня побольше сеном прикрой, а то от потери крови зябну… — И, поудобнее укладываясь на дне повозки, как бы между прочим, говорит: — Если кто остановит, обо мне молчи. Так будет лучше.

На землю опускаются густые сумерки. Кусты, лошадь, принимая причудливые, фантастические формы, постепенно исчезают во тьме. От реки тянет сыростью и прохладой.

Иван Загарий прикрывает раненого охапкой сена, берет в руки вожжи, и лошадка трогается с места.

На темном небосводе показываются первые звезды. Крестьянин, изредка посматривая на них, сворачивает на восток, поясняя:

— Во, и дорогу нашел короче, незабаром у Шудрени будемо… — и, пряча усмешку в усы, мурлыкает под нос тоскливую гуцульскую песню…

Со дна повозки раздается приглушенный голос:

— Ты чего похоронную затянул? И так тошно!

Наступает тишина… Кажется, стало еще темнее… «Нет, не мог я ошибиться», — думает старик, вглядываясь в непроницаемую тьму.

Лошадь уже не бежит. Изредка похрапывая, она медленно поднимается в гору. Незнакомец молчит. «Уснул», — решает Иван Загарий и прислушивается.

Дорога снова идет под уклон: колеса вертятся быстрее. Навстречу надвигается черная громада. «Сторожинец!» — определяет старик. В городе ни одного огонька.

Хура сворачивает к воротам двухэтажного кирпичного дома и, скрипнув всеми четырьмя колесами, останавливается.

— Приехали! Шурден! — громко объявляет Загарий. К возу подходят два вооруженных пограничника. Передний поднимает фонарь.

— Принимайте подарок, товарищи! — облегченно вздыхает крестьянин и почему-то вытирает рукавом лицо, хотя оно вряд ли могло вспотеть в довольно свежей ночной прохладе.

Из-под вороха сена появляется человек, оглядывается вокруг и, медленно свесив ноги с возка, пробует улыбнуться. Затем вдруг перевертывается через голову, одним махом спрыгивает с повозки и, охнув, бросается в глубь двора.

— Стой! Руки вверх! — раздается грозный окрик, и короткая очередь автомата раскалывает тишину.

— Не стреляй! — хрипловатым, слезливым голосом просит беглец. Деваться ему некуда…

Иван Загарий, показывая чекистам часы и рассказывая о том, где и как он встретил лисового, возмущенно говорит: «Советская власть нам свободу и землю дала, а он мне, проклятый сукин сын, трофей сует! Думал за часы купить!»

— Молодец, товарищ, вы правильно поступили, — благодарит крестьянина заместитель начальника Черновицкого управления НКВД — майор Алексей Иванович Меняшкин.