Фронт без линии фронта

Но и после этого в рейхстаге все еще лилась кровь. Больше суток продолжался бой внутри здания, и только в ночь на 2 мая из подвалов удалось выкурить последнюю группу эсэсовцев, примерно около 1700 человек.

В первый же день борьбы за рейхстаг на его стенах появились надписи. Это были имена солдат батальона Неустроева: «Гвардии старшина И. А. Кравченко, старшина В. И. Сурцев, старшина К. С. Сандул — полный порядок, мы в рейхстаге». 2 мая, когда бои были окончены, на стенах рейхстага стало тесно от разных имен, афоризмов, стихов.

В то время когда части нашего корпуса заканчивали бой за рейхстаг и имперскую канцелярию, соединения 5-й ударной армии, 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковых армий подошли к Бранденбургским воротам и имперской канцелярии с другой стороны. В наших руках был Потсдамский вокзал и Зоологический сад. Армии 1-го Украинского фронта громили врага в Халензе, Вильмерсдорфе и Вестенде. Успешно продвигались и войска, действовавшие севернее Берлина.

Гитлеровцы поняли, что сопротивляться бесполезно, и вот по радио мы услышали слова: «Внимание! Внимание! Внимание! Немецкое командование просит штаб русского фронта назначить время встречи для чрезвычайно важных переговоров». Теперь можно было ждать капитуляции. На рассвете 2 мая гитлеровцы начали сдавать оружие. Офицеры и солдаты нашего корпуса принимали пленных около Бранденбургских ворот.

Найти живого или мертвого!

Родина требовала от каждого из нас покарать Гитлера и его сподвижников за те злодеяния, которые они совершили на нашей земле и в других странах Европы.

Было ли такое задание? Да, было. Кто и когда дал такое задание — не знаю. Знаю только, что эта задача стояла перед каждым советским воином.

Я лично ощущал необходимость возмездия с самого начала Великой Отечественной войны, и это чувство не покидало меня всю войну, а душа пылала гневом все больше и больше.

С первых дней войны мне пришлось идти по ее дорогам и видеть те ужасы, которые навлек Гитлер на нашу землю.

Боевое крещение я получил под Ельней. Здесь впервые в жизни я увидел убитых и раненых, сожженные дома и целые деревни. Мое сердце как бы окаменело, и я стал воспринимать все это довольно-таки стойко, по-мужски. Однако вскоре произошел случай, который потряс меня до глубины души: я увидел обезумевшую женщину, бегущую через линию фронта босиком, без платка и в зимнем пальто. Мать держала за руки двух мальчиков 6 и 8 лет. Как потом выяснилось, это была жена райвоенкома, которого немцы расстреляли у нее на глазах.

С трогательной нежностью отнеслись к детишкам солдаты: дали хлеба, сала, сахара, накормили обедом. Дети немного отошли, заговорили. Мать же была словно в забытьи. На попутной военной машине мы отправили их на восток, подальше от переднего края.

В 1941 году я четыре раза был в окружении, а в последний, пятый раз прошел тылами противника более 1000 километров и вывел из окружения 204 военнослужащих.

В тылу врага мы видели немало слез и горя. Видели последствия зверских расправ, которые чинили гитлеровцы над нашими советскими людьми. Нередко советских людей сгоняли в клуб или в церковь, обливали бензином и зажигали, а пытавшихся бежать тут же расстреливали из автоматов. Видели мы и повешенных немцами советских патриотов, среди которых, судя по одежде, было немало военнослужащих. В одной из деревень, где-то в районе Сухиничей, виселица была устроена прямо под окном дома, хозяин которого тоже был среди казненных. Немцы приказали не снимать повешенных в течение недели. В доме оставались жена и дети казненного. Мы похоронили погибших товарищей, а не успевших бежать палачей тут же расстреляли.

А сколько горя пришлось нам увидеть, когда мы стали освобождать районы, занятые немцами, начиная от самого Подмосковья! Уходя, враг превращал в пепел наши деревни. Вступая в сожженные немцами деревни, мы обычно встречали убитых горем, рано состарившихся женщин или горько плачущих на пепелище родных усадеб полураздетых старух.

Лютая ненависть к Гитлеру росла не по дням, а по часам.

Все мы прекрасно понимали, что дело не столько в Гитлере, сколько в империалистической сущности третьего рейха. И все же нам хотелось прежде всего поймать и покарать Гитлера. Поэтому и не было необходимости давать какие-то специальные указания на этот счет. Без слов и письменных указаний было ясно, что мы пришли в Берлин для того, чтобы подвергнуть каре виновников войны.