Гамбит

– Моему цветочку все похер, – не слыша ее, протянул Ильяс. – Почему ей все похер?

Мерзко до одури воняло перегаром, коньяком, бычками и чем-то еще. Лиля дернула головой, попыталась хотя бы отвернуться. Чуть косы не лишилась – Ильяс держал крепко. Смотрел в глаза и глухо бормотал: не понимает меня мой цветочек… такая идеальная, такая сладкая; спокойная, такая… равнодушная. Лиля зажмурилась и постаралась убедить себя, что это просто кошмар, и должен же он когда-то закончиться. Надо всего лишь не слушать и постараться не дышать.

– Илья, отпусти уже, – вклинилась, когда он перевел дыхание. – Мне больно.

Кажется, услышал. Вздрогнул, отпустил косу и погладил затылок – но руки не выпустил, наоборот, сжал сильнее и, глянув на кольцо, нахмурился.

– А мне не надела. Убью суку.

Лиля вздрогнула, показалось, сейчас в самом деле убьет, просто сломает шею – и все. Но Ильяс вдруг глянул на нее почти осмысленно, криво и очень нежно улыбнулся.

– Не отпущу. Моя… – полез в карман джинсов, стал что-то там сосредоточенно искать. Пока искал, осла бил хватку.

Удрать, вот прямо сейчас удрать, пока занят, подумала Лиля, но почему-то осталась на месте. А Ильяс не нашел, чего искал, поглядел на свою пустую ладонь и очень обиженно сказал:

– Потерялось. – Снова глянул на Лилю, притянул ее руку ко рту, царапнул пересохшими губами. – Сладкая. Выходи за меня.

И потянулся к ней поцеловать. Лиля еле увернулась, дернула руку, и вдруг Ильяс отрывисто засмеялся и опрокинул ее на пол, навалился сверху. Рванул вырез туники, шелк затрещал и поддался, а Ильяс впился ртом в ее ключицу.

Лилю затошнило. От запаха спиртного и кофе, от страха и от его близости. Ильяс сейчас был совсем незнакомый, нежеланный… тонкая натура, тьфу! Она сглотнула подступившую к горлу вязкую и горькую слюну. Дернулась. Он не отпустил, только что-то пробормотал и укусил за плечо. Больно укусил, кажется, даже прокусил кожу. Лиля дернулась еще. Свободной рукой вцепилась ему в волосы. Запоздало подумала – вряд ли он что-то почувствует под таким наркозом. А плевать, лишь бы отпустил!

Черт его разберет, почувствовал или нет. Вдумчиво зализал укус – Лилю передернуло, – скатился с нее и растянулся на полу, глядя в потолок. Она не сразу поверила, что отпустил, рванулась прочь. Вскочить не получилось – с трудом поднялась, держась за стойку. Ноги противно дрожали. Прижала ладонью надорванную тунику. Тьфу, нашла время думать – ноги надо уносить! А то мало ли что на него, пьяного, найдет.

– Не любит меня… моя девочка… – тихо и растерянно сказал Ильяс. – Почему? Ты не знаешь?

Потому что скотина пьяная, подумала Лиля, отшатнулась, едва не споткнувшись о пустую бутылку, и услышала храп. Не веря, оглянулась – и облегченно выдохнула. Уснул. Уснул! Теперь не разбудить бы. Потрогав засос на ключице, сморщилась. А Григорян все насмехался: она приходит сюда и ест клубнику со льдом[5]. Отвратительно.

Лиля на цыпочках дошла до стола. Сейчас выключить компьютер – и домой. А то здесь оставаться… к черту эту золотую рыбку.

Взялась за мышку, закрыла развернутый на весь экран проигрыватель – и, не успев щелкнуть на выход из системы, остановилась. Пригляделась: какая-то там была фотография странная, не ильясовская. Узкий коридор, стены выкрашены мертвенно-синей краской. Усталая санитарка везет каталку с комом грязного белья. Сверху наволочка в бурых кровяных и желтоватых гнойных пятнах. Все чуть не в фокусе, и качество плохое, зернистое, но от этой санитарки и наволочки просто шибает безысходностью и болью, кажется даже, что запах – старая кровь, гной, прокисшие больничные щи.

К горлу подкатила желчь, захотелось немедленно это закрыть и никогда не видеть, не вспоминать, может, даже найти в баре вина и запить больной вкус… Но оторваться было невозможно. Пятна гноя притягивали взгляд, требовали пойти туда, заглянуть за поворот коридора – и бежать прочь, чтобы, не дай бог, не увидеть того, что там, за поворотом.

Лиля зажмурилась и вдруг вспомнила благотворителя. Он же говорил о больнице… нет, о хосписе. Хоспис – это там, где умирают. Ильяс же мог помочь, почему он отказался? Жалко продавать талант задаром, свинья пьяная, дери его…

Она не доругалась, потому что рука дернулась – и страница перелистнулась. На этой фотографии была девочка лет девяти. Еще был кусок кровати, край коричневого одеяла, ночнушка в веселенький цветочек и с синим больничным клеймом на подоле, размытая мужская рука и светлое пятно окна… Лиля готова была смотреть на что угодно, только не на девочку. Тонкую, высохшую, без волос и ресниц, рот приоткрыт, словно что-то старательно говорит, а в покрытых пятнами ручках книга в ярко-желтой обложке. На книжке что-то написано…

Вместо того чтобы закрыть и забыть, Лиля нажала на увеличение и прочитала: «Хрестоматия для старшего дошкольного возраста». Сказки. Умирающая девочка читает кому-то сказки. Чертов благотворитель, знал, кого просить. Откуда у него это? Здесь явно не модели…