Гаврила Скворцов

И когда он увидел вблизи эти хотя искаженные, но дорогие ему черты лица, то в груди его заклокотала целая буря. Он понял, что в этом существе, с неправильным и некрасивым теперь лицом, заключается все, что ему было мило и дорого на белом свете. Она одна, из всех близких к нему, имела родную с ним душу и осветила последнее время его жизнь, которая могла выбиться совсем из колеи и завести его бог знает куда. В глазах Гаврилы закружилось, и он как-то сразу забыл, где он находится. Вдруг слабый, хриплый звук заставил его очнуться. Он догадался, что эти звуки произнесла Аксинья, и уставил на нее глаза. Он увидел, что Аксинья очнулась; но ее лицо, за минуту перед тем спокойное, исказилось страданиями. Страдания эти, очевидно, были настолько трудны, что она не могла их побороть. Она опять издала слабый звук, потом протяжно и мучительно застонала.

– - Аксюша, Аксюша! -- лепетал Гаврила и почувствовал, как все лицо его обливается слезами. -- Что ты, родная, что ты, голубушка?

– - Ну, зачем ты себя терзаешь так? -- с нежностью в голосе проговорил Арсений; глаза его были полны слез. -- Очнись, тебя теперь распростал бог, може, полегчает.

Аксинья уставилась на него помутившимися глазами и несколько раз прерывисто вздохнула; потом медленно, останавливаясь на каждом слове, проговорила:

– - Гаврила… тут… ты?

– - Тут, тут, моя голубушка! -- поспешил сказать Гаврила.

– - Оче-е-нь м-н-е т-р-у-дно. Ка-а-к я му-у-чилась, -- совсем не своим голосом, чуть не со стоном, протянула Аксинья. -- Я… ему… нарочно ве-ле-ла тебя поз-вать, что-бы ска-а-зать тебе… это… Ты по-жа-ле-ешь меня… Ты ведь же-ла-а-нный… Ты ведь заместо ро-одного мне бу-у-дешь… Нико-го у ме-ня ближе тебя нету здесь… Да и прости-ться с тобой хочется… Про-о-сти, родимый бра-а-тец! Мо-же, мне и не вы-жи-ть…

– - Что ты, что ты! -- воскликнул Гаврила, и вдруг слезы брызнули из его глаз. -- Тебе еще можно помочь, что ты говоришь! Рази таких случаев не бывает? Я сейчас в больницу поеду, доктора привезу. Подбодрись немножко, моя голубушка, кумушка моя, сестрица богоданная!.. -- И Гаврила взял бледную и холодную руку Аксиньи и задержал ее в своей. Аксинья лежала, устремив глаза на него, но, должно быть, ничего уж не видала и не слыхала. Бледное лицо ее с посиневшими губами было искажено страданиями. Грудь прерывисто поднималась, и она дышала тяжко-тяжко.

Гаврила еще раз взглянул на нее, вышел из избы и отвязал привязанную у ворот лошадь и стал ее запрягать.

В больнице доктор и фельдшер отказались с ним ехать, но отпустили фельдшерицу. Когда они приехали в Грядки и пошли в избу к Арсению, то у образов горела лампадка. По всей избе носился какой-то особый запах. У Гаврилы дрогнуло сердце и помутилось в глазах. Он невольно покосился на коник, где до этого лежала Аксинья, но коник был уже пуст.

Аксинья теперь лежала за столом на лавке, и лежала спокойно, неподвижно, а в головах у ней так же неподвижно лежал какой-то сверток.

– - Что, неужели? -- с замирающим сердцем спросил Гаврила.

– - У-у-мерла! -- пролепетал дрожащими губами Арсений, и из глаз его градом хлынули слезы…

XXXV II

Неделю спустя после похорон Аксиньи Гаврила на выгоне встретился с Арсением. Арсений был необыкновенно мрачен. Остановивши Гаврилу, Арсений, не своим голосом и пугаясь в словах, проговорил:

– - Вот что! Я хочу тебе слово сказать… Это нехорошо, если люди правду говорят… Так не годится!

– - Что такое? -- с дрогнувшим сердцем от предчувствия чего-то недоброго спросил Гаврила.

– - Выходит -- ты всему нашему горю причина…

– - Как я?

– - Ты, говорят, любился с Аксиньей, из-за того твоя жена и лошадей нарочно испугала.

– - Что ты говоришь? -- весь бледнея, упавшим голосом вымолвил Гаврила.

– - Не я это говорю, а люди говорят: вся деревня об ним болтает, и Маланью твою перед тем Анютка Махалова в овраге видела, она всем это говорит.

Гаврила вдруг вспомнил, как в тот день, когда он копался в дровах, из-за сараев пробежала Маланья, вспомнил и ее странный взгляд, -- и ему все стало ясно. У него закружилась голова, но он сейчас же преодолел себя и проговорил:

– - Я за бабу не спорю! А сам я виноват перед тобой только в мыслях. Верно, -- я добивался того, что ты думаешь, но она меня одолела! Не такая, брат, она была, чтобы на то пойти, и если ты веришь богу, то я чем хочешь тебе побожусь, что я ничего не имел с ней… Слышишь ты меня?!

– - Слышу! -- глухо проговорил Арсений и тяжело вздохнул. -- Говорят: "Зачем он так хлопотал?.. Зачем в больницу ездил?.. Это неспроста…" Вон что они понимают.

– - Ну, и пусть их понимают… А я не виноват перед тобою… Знай это и не терзай своего сердца… Понял?

Арсений промолчал. Гаврила, стиснув зубы и с исказившимся лицом, повернулся и пошел с выгона. Он торопливо шел домой. Подойдя ко двору, он решительно вошел в калитку. Войдя в сени, он ясно почувствовал запах мыла и пара. Что-то копошилось в сенях: это Маланья принималась стирать белье и намыливала его в корыте. Гаврила, весь дрожа, молча подошел к ней, взял ее за плечи и повернул к себе лицом.