Где-то на Северном Донце

— А как же с документами? — озабоченно сказал старший коллектор Ваня Зубов, долговязый, тощий парень с остриженной наголо острой головой. — Работать-то как?..

Час назад пришла из геологического управления телефонограмма, в которой поручалось Зубову временно взять на себя обязанности начальника отряда. Ваня лишь прошлым летом окончил техникум, с делом освоился кое-как, и вдруг — будь здоров! — становись начальником. К тому же, как на грех, не оказалось никаких геологических документов. Нашли под подушкой у Студеницы связку ключей, открыли железный ящик, служивший сейфом, и не нашли… Все есть: и деньги, и сменные рапорты, а геологических документов — ни листика.

— Я ж сам по всем скважинам колонки вычертил. Куда делись? — горевал Ваня. — Ни пикетажек, ни первичной документации, ни анализов… Куда он их задевал?

Участковый положил ручку на стол, подошел к ящику-сейфу, еще раз осмотрел накладку и два здоровенных висячих замка. Ни единой царапинки. Пожал плечами:

— Все в ажуре. А не отвез он эти бумажки в управление?

— В управление?.. — Ваня почесал стриженую макушку и вдруг простодушно обрадовался: — А ведь точно. Наверняка увез. Он вечно воров боялся. Денег на сберкнижке — слезы! А все равно ее под матрац прятал. А тут документы! Завтра поеду — привезу.

Над Москвой полыхают зарницы

Едва Купревич успел переговорить по телефону с профессором Дубровиным, как по радио объявили воздушную тревогу.

— Надолго, Коля? — спросил Купревич брата.

— Бог его знает, — безразлично откликнулся тот и устало зевнул: — Во всяком случае, ваша светлость может не волноваться за свою августейшую жизнь. «Юнкерсов» ближе окраин давно не допускают.

— А я и не волнуюсь, — огрызнулся Купревич.

Он и в самом деле не волновался. Но чувство настороженности и какой-то тревоги все же заставляло прислушиваться к пальбе зенитных орудий. Так и подмывало подойти к окну, отдернуть черную маскировочную штору, взглянуть на пустынную вечернюю улицу.

— Ну, жди свою автомашину, а я спать. — Брат опять зевнул. — Хорошо, если минут двести храпануть удастся, а то и раньше на службу вызовут.

— Что, много дел?

— Святая простота! Будто для тебя войны нет. Достается. Шутка ли, каждые девять из десяти предприятий наркомата эвакуированы. На колесах! А армия требует самолетов. Вот и крутись!

— Девять из десяти? — поразился Купревич. — Так как же там, на фронте?

— А так… — Брат горько усмехнулся и как был — в сапогах и гимнастерке — завалился на диван. — Ждут новой техники. Заводы же того… Тук-тук-тук. Нынче здесь, завтра там.

— Как же это мы так, Коля?

— Вот так. Фашист нас не спрашивал. Да что с тобой говорить? Провинция… Погоди, денька три в столице поживешь — перестанешь изумляться. — И повернулся спиной к Купревичу.

Тому стало жаль похудевшего, измочаленного заботами брата. Николай работал в Наркомате авиационной промышленности, и ему в самом деле доставалось. Он тоже только что вернулся из командировки и с минуты на минуту ждал направления в новую. Николай уснул почти тотчас, продолжая чему-то горько улыбаться во сне, будто не грохотали взрывы и не ревели моторами истребители-перехватчики в черном небе над притаившимся в снежной темноте огромным городом.

Купревичу же это было в новинку. Он уехал, когда Москва еще не знала воздушных тревог. Потому сейчас, когда брат уснул, он погасил свет и, отогнув штору, выглянул в окно.

Пустынно, тоскливо. Мутно сереет грязный мартовский снег. А в черной высоте пляшут над крышами высоких безглазых домов оранжевые зарницы взрывов.

Купревич аккуратно задернул штору, включил свет и устроился на стуле поближе к телефону. Он не знал, когда придет за ним обещанная автомашина, не знал и другого — куда его повезут. Вообще не знал ничего.

А совсем недавно все было ясно и просто. Был Юрий Купревич — старший научный сотрудник института химии Академии наук СССР, была своя тема, своя лаборатория, была семья, жена Лена… Потом началась война, его направили на химические предприятия Востока — внедрять новые технологические схемы, разработанные институтом. И пошло: мотался с завода на завод, организовывал связи, помогал, покрикивал, хвалил и жаловался… Сам всевышний не поймет, кто сейчас кандидат химических наук Купревич: не то научный работник, не то толкач, не то инспектор…

Пока крутился волчком в этой затянувшейся командировке, немцы успели оккупировать чуть не половину европейской части страны, брат Николай получил ранение и вернулся на работу в наркомат, а Лена стала военврачом. Купревич застал дома лишь пачку ее грустных, нежных писем, присланных оттуда, с войны, где давно полагалось быть ему, а не ей…

* * *