Гибель советской империи

К чему вело подобное положение, понять не трудно. Правительство получало приоритет над ЦК. А в перспективе роль партии должна была постепенно снижаться, сводиться к функциям обеспечения политики правительства и подбора кадров. Кстати, среди молодых и перспективных, кого Сталин выдвинул в новый Президиум ЦК, были его заместитель-экономист Алексей Косыгин и Леонид Брежнев.

Далеко не для всех реформа Сталина была понятной. Некоторые воспринимали ее с недоумением. Другие – сугубо в плане персональных перестановок. Но были и такие, кто очень хорошо осознавал истинную суть. Достаточно сказать, что в послесталинское время документы XIX съезда и последующего пленума никогда в СССР не обнародовались! Публикация материалов партийных съездов и конференций осуществлялась «с начала», со II съезда РСДРП. Велась и с «конца». Но на XIX съезде стопорилась. Он «выпадал». Ведь иначе о замыслах Сталина могли догадаться в народе…

То, что произошло на даче Сталина 28 февраля – 2 марта 1953 г., до сих пор покрыто мраком. Точнее, было искажено и затерто. Но искажалось и затиралось лихорадочно, хаотично. Поэтому в сохранившихся свидетельствах охраны, Хрущева и академика Мясникова получилась масса противоречий по фактам, фамилиям, по времени, даже по датам.

Согласно показаниям охраны, вечером 28 февраля, в субботу, Сталин пригласил к себе Маленкова, Берию, Хрущева и Булганина. На даче было трое охранников и женщина-прислуга. Иосиф Виссарионович заказал им приготовить ужин. Предстоял какой-то серьезный разговор, поэтому крепкие напитки он из меню исключил, велел подать только слабое молодое вино «Маджари», Сталин называл его «соком» [57, с. 97]. Когда он провожал гостей ночью 1 марта, его последний раз видели здоровым. На следующий день он не вышел в обычное время из своих покоев, а охрана якобы не осмеливалась туда зайти. Лишь вечером привезли почту из ЦК, зашли и увидели его на полу. Перенесли на диван, стали звонить Игнатьеву, но он почему-то переадресовал к Маленкову и Берии, и они приехали в 3 часа ночи уже 2 марта, а Хрущев в 9 утра привез врачей [62, с. 60–61].

Все это полная чушь. Известен случай, когда Сталин, напарившись в бане, разомлел и задремал. Прошло 40 минут сверх ожидаемого срока, а он не вышел, охрана тут же связалась с начальством и получила приказ ломать дверь. Хрущев писал мемуары на пенсии и не знал, что напишут охранники в 1977 г., уже после его смерти – а воспоминания Хрущева в СССР не издавались. Он проговорился, что 1 марта узнал якобы от Маленкова: на даче что-то случилось. Приезжал туда в этот день дважды – опять якобы с Маленковым. В первый раз сочли, что ничего страшного, «Хозяин перебрал», и уехали. Лишь во второй раз начали бить тревогу, вызвали врачей, пригласили Булганина, Берию, Кагановича, Ворошилова [57, с. 103–104, 106–107].

Это тоже ложь – Сталина видели пьяным всего два раза в жизни, а накануне была не пирушка, а деловой разговор с легким вином. И Хрущев почему-то вообще не упоминает Игнатьева! Тщательно обходит его стороной. Единственный честный свидетель – академик Мясников (умер в 1965 г., рукопись его воспоминаний была изъята в архив ЦК и чудом уцелела). Его с другими врачами вызвали 2 марта, и министр здравоохранения, уже находившийся на даче, проинформировал их: в ночь на 2 марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг. Вроде бы в 3 часа ночи охранник через замочную скважину видел его за рабочим столом, а в седьмом часу утра заметил лежавшим на полу! [57, с. 112–113] Для врачей время приступа сдвинули на целые сутки!

Если же сопоставить эти источники, добавить действующие в то время инструкции и правила, то можно представить, хотя бы приблизительно, истинную картину. Конечно же, беду должны были обнаружить не вечером, а утром или еще ночью 1 марта. Охранники должны были немедленно доложить непосредственному начальнику Игнатьеву. А его начальником по линии ЦК был Хрущев. Очевидно, тогда-то он и приехал в первый раз. С Игнатьевым, а не с Маленковым. Должен был захватить с собой и лечащего врача. Между прочим, фамилия лечащего врача Сталина неизвестна! Нигде не упоминается! Но, с большой долей вероятности, Хрущев проговорился в черновике своего доклада на XX съезде – Смирнов (Источник, № 6, 2000, с. 99). Из окончательной редакции фамилия была изъята, заменена на академика Виноградова, который в данное время находился в тюрьме (Известия ЦК КПСС, № 3, 1989, с. 154–155).