Гитлер. Неотвратимость судьбы

Ни к чему созидательному они не привели, и тогда Гитлер занялся проектами жилищного строительства поселков для рабочих. Особый упор он делал на то, чтобы в питейных заведениях этих самых поселков продавались только безалкогольные напитки. Вряд ли Гитлер задумывался над новым порядком, но диктаторские замашки в нем проявились уже тогда. И когда скептически настроенный Кубицек заметил, что никогда венский рабочий не откажется от традиционной кружки пива или бокала вина, Гитлер с неожиданной резкостью ответил:

— А кто его будет спрашивать, чего он хочет, а чего нет!

Кубицек ничего не ответил и только внимательно взглянул на приятеля. Тон и выражение лица, с какими Адольф произнес последнюю фразу, не оставляли у него никаких сомнений: дай волю этому человеку, и он на самом деле всех построит по росту. Однако спорить не стал — он уезжал на военную подготовку и не хотел портить последний вечер.

Из маниловских планов Гитлера ничего не вышло, и он отложил перестройку рабочих кварталов до лучших времен. Приближался сентябрь, и ему предстояли экзамены в академию. Но и на этот раз ничего не вышло. Теперь несостоявшийся поэт завалил письменное сочинение. Адольф был настолько расстроен, что даже съехал с квартиры, куда вскоре должен был вернуться Кубицек. Не желая и стыдясь новых объяснений, он не оставил своему приятелю даже записки с новым адресом.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В середине ноября 1908 года Гитлер снял комнату на Фельберштрассе. Но если раньше он при регистрации в полиции называл себя художником, то теперь решил стать студентом. Чтобы хоть как-то забыться, он много читает, но делает это совершенно бессистемно. И если в поэзии он предпочитал Гете и Шиллера, то в прозе его вкусы оказались на редкость примитивными.

Тем временем жизнь все настойчивее стучала в окно снимаемой им комнаты. Деньги от наследства медленно, но верно таяли, и теперь на его счет поступали всего 25 крон его сиротских денег. Летом 1909 года Адольфу пришлось отказаться от столь любимых им походов в оперу, а еще через месяц он начал распродавать свой гардероб. Продав даже зимнее пальто, Гитлер щеголял в порядком поношенном синем костюме. А когда закончились последние деньги, он за ненадобностью расстался со всеми своими кистями и красками.

С квартиры Адольфу пришлось съехать. Ночевал он на скамейках в парках, а днем выстаивал в длинных очередях за бесплатным супом. Зима 1909 года выдалась на редкость холодной и снежной, и полузамерзший «студент» с трудом передвигал одеревеневшие ноги, на которых от ходьбы по снегу начинали отмерзать пальцы. Получив сиротские деньги, он на месяц стал так называемым коечником, потом снова отправился на улицу, и после долгих мучений у него была только одна дорога: в приют для бездомных.

Почти месяц Адольф боролся с гордыней. Да и как ему, сыну государственного чиновника, идти в ночлежку? Но в декабре, когда ему стало совсем невмоготу, грязный и завшивевший, со свалявшимися волосами и заросший бородой, он отправился в майдлингский приют. Его рваную одежду забрали на дезинфекцию и выдали билет, дававший право на кровать, хлеб и суп в течение пяти дней. Этот период обещали продлить только при условии, если неудавшийся художник и студент будет искать работу.

С омерзением переступил Гитлер порог ночлежки, где его ждало новое унижение. В столовую пускали только после мытья в душе, а он панически боялся быть увиденным голым. Возможно, этот страх объяснялся наличием у него одного яичка в мошонке, и он опасался насмешек. Но несчастным было не до него — у них и своих проблем хватало. Да и кого интересовало какое-то там анатомическое отклонение такого же изгоя, каким были все обитатели этого дна! Более того, завсегдатаи ночлежки взяли Адольфа под свое покровительство, а один из них, некто Райнхольд Ханеш, уроженец Судетской области и в недавнем прошлом хороший график, стал его другом. Именно с ним Гитлер носил чемоданы на Западном вокзале и, трясясь от холода, убирал снег. Однажды, когда они чистили площадь перед входом в отель «Империал», в гостиницу проследовали эрцгерцог Карл и эрцгерцогиня Зита. С нескрываемой завистью смотрел Гитлер, как они медленно и важно вышагивали по расстеленной красной бархатной дорожке. Из «Империала» доносилась веселая музыка, пахло сытостью и достатком. И только представив себе, как сейчас эти важные особы войдут в светлый теплый зал и сядут за роскошно накрытый стол, а он вернется в свой ужасный приют, Гитлер воскликнул:

— Чего бы мне это ни стоило, но я войду в ту же самую гостиницу по такой же красной дорожке!