Голая экономика. Разоблачение унылой науки

Экономика начинается с одной очень важной исходной посылки: люди действуют так, чтобы извлечь из своей деятельности максимально возможную выгоду. Пользуясь языком экономистов, эту мысль можно выразить следующим образом: люди стремятся максимизировать собственную пользу, а польза подобна счастью, только шире этого понятия. Я извлекаю пользу из прививки от брюшного тифа и из уплаты налогов. Хотя ни прививка, ни налоги не вызывают у меня особого восторга, они не дают мне умереть от тифа и оказаться в тюрьме, что в долгосрочной перспективе позволит мне жить лучше. Экономисты не слишком озабочены тем, что нам полезно; они попросту принимают как аксиому то, что у каждого человека свои предпочтения. Мне нравятся кофе, старинные дома, классические кинофильмы, собаки, катание на велосипеде и многое другое. Любой другой человек в мире имеет предпочтения, которые могут совпадать с моими, а могут и не совпадать.

Политики, в остальных вопросах мыслящие весьма изощренно, иногда пренебрегают этим внешне простым наблюдением — у разных людей разные предпочтения. Например, у богатых иные предпочтения, чем у бедных. Кроме того, наши личные предпочтения могут меняться с возрастом и с ростом (будем надеяться) наших доходов. Выражение «предмет роскоши» для экономистов имеет фактически технический смысл: это товар, который люди приобретают во все больших количествах по мере того, как становятся богаче. К таким товарам относятся спортивные машины и французские вина. Не так явно, но предметом роскоши является и озабоченность состоянием окружающей среды. Зажиточные американцы охотно платят за ее охрану больше денег, т. е. большую долю своих доходов, чем их менее состоятельные соотечественники. То же самое справедливо и применительно к разным странам: богатые государства выделяют на защиту окружающей среды большую долю своих ресурсов, чем бедные страны. Причина этого достаточно проста: мы проявляем большую заботу о судьбе бенгальских тигров потому, что можем себе это позволить. У нас есть жилье, работа, чистая вода и именинные пироги для наших собачек.

А вот и жгучий политический вопрос: справедливо ли то, что живущие благополучно и обеспеченно навязывают свои предпочтения людям, живущим в развивающихся странах? Экономисты доказывают, что это несправедливо, хотя мы постоянно делаем это. Когда я прочитал в «New York Times» о том, что крестьяне в Южной Америке вырубают девственные влажные леса и уничтожают редкие экосистемы, я пришел в такое удивление и негодование, что чуть не перевернул чашку с молочным кофе «Starbucks». Но я-то не южноамериканский крестьянин. Мои дети не голодают, и им не грозит смерть от малярии. Если бы они голодали и подвергались такой опасности и если бы вырубка участка, занятого уникальной экосистемой, дала мне возможность накормить семью и купить сетку от москитов, я бы наточил топор и начал рубить, нимало не думая о том, сколько бабочек или пятнистых ласок уничтожу. Сказанное не означает того, что в развивающихся странах охране окружающей среды не придают значения. Придают. Собственно говоря, есть много примеров деградации окружающей среды, которая в долгосрочной перспективе делает бедные страны еще беднее. И очевидно, что, будь развитые страны более щедрыми, бразильским крестьянам, возможно, не приходилось бы делать выбор между уничтожением влажных тропических лесов и приобретением сеток от москитов. В данном случае суть проблемы более чем очевидна: навязывать наши предпочтения людям, живущим совсем иной жизнью, — просто дурная, ложная экономика. Позднее, когда мы обратимся к рассмотрению проблем глобализации и всемирной торговли, этот момент станет особенно значимым.

Позвольте привести другой важный пример, имеющий отношение к нашим личным предпочтениям. Максимизация пользы не синоним эгоистичного поведения. В 1999 г. «The New York Times» опубликовала некролог Осеоле Маккарти, женщине, умершей в возрасте 91 года и всю жизнь проработавшей в прачечной Геттисбурга, штат Миссисипи. Она жила одиноко в маленьком, скудно обставленном домишке и имела черно-белый телевизор, принимавший один-единственный канал. Госпожу Маккарти сделало исключительной то, что она никоим образом не была бедной. Через четыре года после смерти Маккарти университет Южного Миссисипи — учебное заведение, которое она никогда не посещала, — получил от нее 150 тыс. дол. для учреждения стипендии для бедных студентов.