С этого момента Марбас прекратил меня подробно информировать обо всем том, что происходило в Версале в конце августа 1715 года. Но я продолжал получать информацию из нескольких других источников, а также от королевского камердинера Луи-Доминика Бонтана, генерального инспектора полиции маркиза Марка-Рене де Аржансона и герцога Орлеанского.
Все эти дни оказались для меня чрезвычайно утомительными, так как я был вынужден их проводить в своей постели. По мере поступления информации из Версаля, я входил в мысленный транс, чтобы передавать в Санкт-Петербург одну срочную депешу за другой о состоянии здоровья французского короля Луи XIV. Николя практически не покидала моей спальни, ухаживая за мной, словно за своим ребенком, за что я ей был глубоко признателен. Но, не смотря на постоянное нахождение рядом со мной моей дорогой Николь, мысль о судьбе герцога Орлеанского меня постоянно тревожила, я решил ее обговорить с пани Яной.
— Вань, ну ты чего так шебаршишься и носишься с этим французским герцогом?! Если бы этот француз чаще мылся, навсегда избавился бы от вони изо рта из-за своих гнилых зубов, то я, может быть, и смогла бы с ним переспать, тогда в течение пары месяцев он бы был, как миленький. Делал бы все, что я ни захочу! — Мило прощебетала баронесса Береславская, переступая порог моей спальни.
Я же в этот момент валялся без сил на постели, только что окончился очередной сеанс мысленной связи с Санкт-Петербургом, в котором госсекретарь Макаров крупно меня поимел. Он снова обвинил меня в растяпстве, лености и в неумении работать с представителями западной цивилизации!
А все из-за этого Филиппа II герцога Орлеанского?!
В своей последней информации я вынужден был обрисовать Макарову реальную ситуацию, сложившуюся на настоящий момент при королевском дворе Франции в связи с кознями мадам де Ментенон, которые она вела у одра своего умирающего супруга, венценосного Луи XIV. Эта некоронованная королева практически добилась того, чтобы король назначил герцога Мэнского Регентом при молодом Людовике XV. Король по ее настояниям внес несколько изменений в свое королевское завещание, благодаря которым перед Луи-Огюстом герцогом Мэнский открылась перспектива, возможность стать Регентом. Он был назначен ответственным за воспитание молодого короля и ему были подчинены королевские гвардейские полки и мушкетерские роты Версаля.
Теперь герцогу Мэнскому оставалось сделать один и последний шаг — убрать с дороги Филиппа II герцога Орлеанского, который пока оставался основным претендентом на этот монарший пост, который по «Основному закону о престолонаследии» мог занимать только принц крови. Король Луи XIV, даже находясь на смертном одре, так и не решился пойти против этого закона и самому прямо, и открыто провозгласить герцога Мэнского Регентом своего правнука герцога Анжуйского, будущего короля Луи XV. Он почему-то это последнее решение оставил за Парижским Парламентом[32], который и должен был утвердить новый текст его королевского завещания.
— Тебе, Ванька, только баб французских топтать, подобно тому, как петух в курятнике своих курей топчет, а не государственным делом заниматься! Ты вместо того, чтобы эту французскую мадаму в свою постель уложить, так ей своего друга, демона, подставил. А демону, что? Он свою политическую линию гнет и нет у него заботы о государстве московском?! Вот тебе и конечный результат, мадама хочет у власти остаться, а нашего герцога побоку, что ли?! А кто тогда с нами договор о дружбе подпишет?! Нет, мы такому не должны позволить случиться! Поэтому, Ванька, делай, что хочешь, но исправляй положение! Герцог Орлеанский должен быть Регентом Франции!
В этот момент Яна встала, свое кресло вплотную пододвинула к моей постели! Она снова уселась в него, а свою правую руку так небрежно положила на постель рядом с моими коленями. Мол, ей так более удобно сидеть и разговаривать со мной, откинувшись своей спинкой на мою перину. Я же плотнее укутался в одеяло так, чтобы ничего моего не было видно! Жалобным и несчастным голосом пересказал польке ситуацию, которая на данный момент развивается при королевском дворе Франции. Яна всегда была блестящим аналитиком, поэтому Макаров и взял ее на работу к себе, а не отдал в распоряжение боярину Толстому. Яне хватило нескольких моих слов для того, чтобы разобраться в том, что на деле было бы выгодно московскому государству.